Он улыбнулся открыто и дружески – он умел это делать и знал эффект открытой улыбки на сухом жестком тонкогубом лице. И протянул руку.
Пальцы адмирала были холодными и чуть влажными.
– Рад с вами познакомиться, – сказал Колчак. – Прапорщик…
– Берестов, Андрей Берестов.
– Где служите?
– В Симферополе. Здесь я в отпуске по семейным обстоятельствам.
– Завтра прошу вас быть в моем штабе на борту «Георгия». Вам будет удобно в десять утра?
– Так точно, – сказал Коля. – Разумеется.
Еранцев полуобнял Колю за плечи и запел:
– Не забудь, что ты наш – наш, наш…
Раиса дождалась Колю. Она пробралась в зал, только он ее не заметил, и видела его триумф.
Она ждала его у выхода, выскочила из темноты, подхватила под локоть – Коля даже испугался.
– Что он тебе говорил? – спросила она.
– Кто?
– Ах, не притворяйся, – Колчак, – засмеялась Раиса и ущипнула Колю за локоть. – Сам адмирал. Думаешь, я не видела?
– Он завтра ждет меня.
– Ой, Пресвятая Богородица, – пропела Раиса. – И за дело! Ты как того, прапорщика, посадил. Ты смелый!
Раиса поднялась на цыпочки и поцеловала Колю в угол рта.
– Погоди, – сказал Коля, – домой придем.
– Сама еле терплю, – сказала Раиса. – Я как волнуюсь, сразу желания возникают. И аппетит!
Это показалось ей очень смешным.
Улицы были совершенно темными, только белели заборы да полосы по краю тротуаров. В конце концов Веселкин не такой уж дурак.
– Может, адмирал тебя к себе возьмет, – сказала Раиса.
– Ну уж… оставь.
– А как мне тебя теперь звать? – засмеялась Раиса. – Колей или Андрюшей?
– Как хочешь.
– А зачем ты имя поменял? Может, его полиция ищет?
– Я тебе обязательно расскажу, – сказал Коля. – Ты не бойся. Я честный человек.
– А мне на что твоя честность? – засмеялась Раиса. – Мне мужик нужен, а не монах.
Путешествие Лидочки, бесконечное, пока длилось, показалось мгновенным, когда она очнулась. Как обморок. Лидочке раз в жизни пришлось упасть в обморок, на молебне в гимназии, прошлой весной. Ей было душно, потом стало тошнить, и все поплыло. А когда она открыла глаза, легкие были наполнены отвратительным запахом нашатыря. Ей сказали, что она пробыла в обмороке минут десять, пока все суетились, бегали за доктором и искали нашатырь.
Именно эта краткость даже долгого беспамятства лежит в основе тех религий и учений, что проповедуют переселение душ, – смерть в них становится секундным переходом в иное состояние.
Еще не открыв глаза, Лидочка поняла, что проснулась ранней весной.
Наверное, это стало ее первой мыслью, потому что, отправляясь в путешествие и страшась его, Лидочка начала думать – куда она попадет. А когда завершила путешествие, подумала, что такой холодный, но уже включающий в себя пробуждающиеся запахи завтрашней листвы, теплоту уже греющего солнца воздух бывает лишь в марте.
Лидочка открыла глаза и зажмурилась вновь, потому что в лицо ударил солнечный луч.
Она повернула ладони к земле и поняла, что лежит на гальке, к счастью, сухой. И даже не очень холодной. Видно, солнце за день согрело ее. За день? Конечно же – солнце справа, на западе. И уже садится. Значит, скоро вечер.
Лидочка села, опершись на ладонь, и галька под ладонью разъехалась, отчего пришлось коснуться холодных и мокрых голышей, что скрывались под верхним прогретым слоем. Лидочка встала. Пляж был пуст – ни одного человека. Лидочка перевела взгляд на море – море также было пусто. Впрочем, в такое время года, да еще к вечеру, ялтинские рыбаки в море не выходят.
Чайки кричали, дрались вдали у воды – но это был единственный звук, и оттого было тревожно.
«Я оказалась в будущем весной вместо осени. Может, сломалась машина? Если я здесь одна… Тогда надо скорее домой – а то вдруг родители куда-нибудь уедут?» Лидочка поймала себя на том, что идет, ускоряя шаг, скользя по гальке, к тропинке, чтобы скорее подняться наверх… И тут она остановилась с облегчением.
Глупая, сказала она себе. Почему надо ждать? Если ты отстала, нажми снова на кнопку – только аккуратнее, и догонишь.
Лидочка даже рассмеялась – глупые страхи! И в мгновение ока море и крики чаек перестали казаться зловещими.
