— Здрасте, миссис Джексон.
— A-а, Морин. Так это вы. А вы слышали, что…
— Простите, очень спешу. С минуты на минуту придет Чарли. Надо сделать ему чаю.
— Вы осторожнее, не ровен час, споткнетесь.
— Я постараюсь.
Она делает рывок и смотрит на часы. Чарли явится не раньше чем через час. Он обычно не торопится. Надо бы сегодня приготовить что-нибудь оригинальное. А то Роберт ворчит, что у нее никакого воображения.
Она выбегает из парка на улицу, и ей под ноги вдруг с лаем кидается собачонка. Морин тут же останавливается, хотя помнит, что резкая остановка нежелательна, поскольку "значительно уменьшается эффективность". Ну и ладно. Морин гладит песика, треплет густую шерсть. Рядом вход в овощную лавку.
— Ко всем пристает, недоумок поганый.
— Он у вас симпатяга, Фрэнк. Вы бы лучше за ним присматривали.
— Говорю же, недоумок. А что вы тут делаете?
— Угадайте.
— Я не смогу. Бежите куда-то.
— Правильно.
Она снова делает рывок. Фрэнк, он хороший человек, но иногда недовешивает. За всеми нужен глаз да глаз.
Дышать становится все труднее, но надо как-то продержаться еще несколько сотен ярдов. Морин задыхается, в коленках противная дрожь. У порога ее сторожит целая свора мальчишек. Завидев Морин, они глумливо хихикают. Она останавливается, чтобы их отчитать, но никак не может отдышаться. Мальчишки с торжествующим хохотом разбегаются. Ничего, она знает, где кто живет. После она скажет пару ласковых родителям этих милых крошек.
Еще чуть-чуть — последние сто ярдов, не расслабляться! Она снова смотрит на часы. Ровно двадцать минут. Есть! Морин переходит на шаг. На крыльце стоит Роберт с дымящейся сигаретой. Он тощий, росту в нем пять футов десять дюймов, рыжая грива не расчесана. Ему восемнадцать, но выглядит старше. Он ухмыляется.
— Ой, смотри, добегаешься.
— Я и хочу добегаться — до приличного вида.
— Добегаешься, — говорит Роберт, сильно затягиваясь сигаретой. — Прогресс уже налицо.
--
Чарли бредет несколько сотен ярдов к автобусной остановке. Только через двадцать пять минут подъезжает двухэтажный автобус. К этому моменту на остановке выстраивается очередь в десять ярдов. Но автобус переполнен и даже не останавливается. Очередь безутешно шаркает подошвами и разражается немногословным ворчанием. Потом вся сразу подается назад, как какой-то печальный зверь, безутешно покорный. Приходится подчиниться. Таков закон городских джунглей. Через пятнадцать минут на горизонте появляется еще один автобус. На этот раз Чарли удается туда влезть — только ему.
Двадцать выстроившихся за ним снова остались. Тренькнул звонок, автобус, содрогнувшись всем корпусом, рванул вперед.
До Фулема, где Чарли обитает последние пятнадцать лет своей жизни, сорок пять минут езды. Лондонский центр откатывается все дальше назад — по мере того, как автобус замирает и снова трогается, заглатывая и изрыгая пассажиров, побывав на дюжине с лишним продуваемых ледяным ветром остановках, где безутешно шаркают подошвами и ворчат длинные очереди. Чарли все больше нравится само движение и мягкое покачиванье, хотя ему пришлось уступить место женщине с ребенком. Но все равно ему чертовски приятно смотреть в ближайшее окно, почему-то чистое, хотя остальные были уныло-мутными от грязи.
Чарли всю свою жизнь прожил в Лондоне и, однако, не испытывал никакой любви к этим тесным улицам, к обветшавшим магазинчикам и замызганным тротуарам. Он всегда мечтал вырваться из городской суеты, туда, где нет смога, где легко дышится, где тебя утром будят птичьи трели. Он любил наблюдать за птицами, подмечать характерный окрас, формы хвостов и перьев и забавные повадки, весьма увлекательное и приятное хобби. Для подобных развлечений у Чарли было целых два бинокля. Один подарила ему в семьдесят пятом году Морин, на Рождество. Или в семьдесят шестом? И на Рождество ли? Да-а, память у него уже не та, что прежде.
Автобусный маршрут шел через Найтсбридж. Справа проплыл Гайд-парк и найтсбриджские казармы. Вся эта роскошь, мелькающая в окне, не вызывает у Чарли зависти. Завидовать богачам так же бессмысленно, как завидовать птицам. Просто два разных биологических вида, не имеющих ничего общего.
