Так случилось, что я приходился дальним родственником главному редактору одной из двух исландских утренних газет. Этого человека звали Тейт — троюродный брат моей мамы или что-то в этом духе, может, четвероюродный или пятиюродный… По крайней мере, Тейт приходил на мою конфирмацию, что нас тогда слегка удивило, поскольку он был влиятельной знаменитостью, так сказать, столпом общества, а родственных связей мы, в общем, не поддерживали; они с мамой встречались в основном на похоронах и поминках. Я даже не рассчитывал, что он меня знает, хотя сам, конечно, всегда знал, кто он такой.
Поэтому для меня было приятной неожиданностью, когда я, только вернувшись из Дании, работал в компьютерной фирме, и мы что-то делали для этой газеты, я проводил там целые дни и однажды встретил этого знаменитого главного редактора, и он меня узнал; Тейт остановился, посмотрел на меня и спросил: «А не мой ли это родственник Сигурбьёрн?» Меня это очень тронуло; такие люди, как он, имеют полное законное право не помнить всех тех ноубоди, с которыми они состоят в отдаленном родстве или которых когда-то встречали. А полмесяца спустя я столкнулся с ним на том же самом месте, и он спросил о маме и чем я занимаюсь, но тогда он куда-то спешил и настоятельно попросил меня как-нибудь заглянуть к нему в кабинет, «выпьем кофе и поболтаем». И я дважды пытался, однажды зашел после работы, а потом еще через несколько дней в обеденный перерыв, но в первый раз Тейт был за границей, а во второй — на совещании, так что я попросил секретаршу передать ему, что приходил, и подумал: я свое дело сделал. Тейт в ответ передал через секретаршу, что очень просит меня как-нибудь зайти снова, ему жаль, что он был так занят. Но у меня как-то пропало желание, я не хотел докучать занятому человеку, которого мучит совесть за то, что он не нашел время «поболтать» со мной о том о сем.
Однако теперь мне пришла в голову идея принять его приглашение, воспользоваться возможностью и прийти по делу: привести с собой Шторма, прихватив его заявление о приеме на работу, написанное прямо на имя Тейта; я был уверен, что это правильный путь — идти прямо к начальству. Шторм мог бы рассказать ему две-три истории — личное знакомство всегда лучше, так что я позвонил секретарше и представился; она узнала меня, хотя прошло уже полгода, и я спросил, когда можно встретиться с главным редактором. Она посоветовала мне зайти на следующий день около половины одиннадцатого; в это время закончится редколлегия, после чего он, как правило, сидит в кабинете до полудня и принимает посетителей; возможно, придется подождать, но он наверняка найдет для меня время.
На следующее утро я зашел за Штормом около девяти, как мы договорились по телефону накануне вечером, собирались составить заявление непосредственно на имя Тейта и ждать с ним в приемной с половины одиннадцатого. Конечно же мы оказались в цейтноте, поскольку Шторм к моему приходу еще не проснулся и ему понадобилось немало времени, чтобы встать и собраться, вечером он «немного развлекся», неожиданно зашли два старых знакомых, и ему пришлось открыть для них бутылку белого вина из запаса, который он привез в контейнере, кроме того, у него не было машинки с исландским шрифтом, только та, на которой печатали его дети, когда учились в датской школе, то есть с буквами «å» и «ø», но без «p» и «ð», — Шторм, конечно, пытался меня убедить, что «это ничего, и так все понятно», но я был уверен, что из-за этого заявление будет выглядеть так, будто он плохо знает исландский, и мы сбегали ко мне домой, написали заявление там, а потом на полной скорости понеслись в газету. Вся эта беготня нас немного подзадержала, и мы пришли только без четверти одиннадцать, и когда я представился, секретарша сказала, что главный редактор только что ушел, минуты две-три назад; мы можем прийти завтра или подождать, он, вероятно, вернется еще до полудня; из здания он не вышел, так что может быстро подойти. Мы сели и стали ждать, ожидание затянулось, десять минут — явно большой срок, когда тупо сидишь и ждешь; прошло двадцать минут, потом полчаса, и Шторм начал терять надежду, начал жаловаться на слабость, мол, ничего не ел, ничего не пил после вчерашнего вечера, и около половины двенадцатого мы встали и решили пойти. Спускаясь с лестницы, я думал о том, что надо попытаться еще раз завтра. Но на лестнице столкнулись с самим Тейтом, он быстро поднимался, разговаривая на ходу с двумя мужчинами, которые шли по бокам и старались от него не отставать, и лучше бы, конечно, было не попадаться ему на глаза, но он увидел меня и спросил, не повидаться ли я зашел, и я быстро выпалил что-то типа того, что просто проходил мимо…
