. Гедеонов жил в полном одиночестве, и потому было принято решение оставить его описанное имущество на временное хранение у консьержки, мадемуазель Сежурнан, вплоть до обнаружения возможных наследников Гедеонова в России, о чем была составлена соответствующая доверенность.
Остается только гадать, что делал все эти сорок с лишним лет в Париже подполковник Гедеонов и чем зарабатывал себе на жизнь? Возможно, ответ на этот вопрос кроется в бумагах Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Известно, например, что другой тогдашний «невозвращенец», штабс-капитан лейб-гвардии Павловского полка Яков Толстой, в середине 30-х годов становится тайным агентом Третьего отделения в Париже и в течение тридцати лет будет служить для русского правительства важным источником информации о положении во Франции.
Итак, история горемычного подполковника Гедеонова, начавшаяся в 1827 году в России, завершилась в декабре 1877 года с его смертью в Париже. Он прожил долгую жизнь и, если судить по его «исповеди» перед Николаем I, не раскаивался в совершенном им доносе на своих товарищей по полку. Но что интересно: полагая донос долгом каждого верноподданного, Гедеонов тем не менее не рискнул вернуться в Россию, несмотря на высочайше обещанные милости. Это обстоятельство дает основание предположить, что вынесенное ему на родине общественное порицание имело для бывшего улана большее значение, чем даже благоволение государя.
В связи с этим делом любопытна судьба некоторых других доносчиков того времени.
Английский выскочка Шервуд, унтер-офицер 3-го Украинского уланского полка, вступивший летом 1825 года с шпионскими целями в Южное общество и выдавший его участников и их планы, был осыпан высочайшими милостями и всего за восемь лет дослужился до полковничьих эполет. Однако его дальнейшая карьера была перечеркнута новым доносом, который оказался ложным. За лжесвидетельство и оговор полковник Шервуд, несмотря на его прежние «заслуги», был посажен в Шлиссельбургскую крепость, а затем сослан в смоленскую деревню под секретный надзор местного жандармского управления.
Капитан Вятского пехотного полка Аркадий Майборода, состоявший с августа 1824 года членом Южного общества, в ноябре 1825 года донес на своих товарищей, был поощрен переводом в гвардию и очень скоро, как и Шервуд, стал полковником. В январе 1844 года неожиданно для всех он кончает жизнь самоубийством, о мотивах которого можно только догадываться.
Подпоручик лейб-гвардии Егерского полка Яков Ростовцев, сообщивший Николаю Павловичу о плане Северного общества поднять восстание в Петербурге, лично участвовал в его подавлении и даже был ранен на Сенатской площади. Через пятнадцать лет он уже генерал-майор, затем – генерал от инфантерии, генерал-адъютант, член Государственного совета. Но воспоминание о «деле 14 декабря» и своем в нем участии преследовало Ростовцева до конца дней, во многом определив направление его государственной деятельности в эпоху Великих реформ.
С воцарением благоволившего к нему Александра II генерал-адъютант Я. И. Ростовцев возглавляет Главный комитет по крестьянскому делу, где решительно выступает за освобождение крестьян с землей, выкуп земли и введение самоуправления крестьянских общин. Он стоял у истоков гласности в законодательном деле, публикуя труды редакционной комиссии возглавляемого им Главного комитета. Преждевременная кончина Я. И. Ростовцева в 1860 году не позволила реализовать отстаиваемый им вариант крестьянской реформы, что имело бы далеко идущие последствия для всего развития России.
Вчерашний доносчик, ставший ближайшим сподвижником Александра II Освободителя, принимал живое участие в судьбах своих бывших товарищей-декабристов, возвращенных при его содействии из Сибири. Создается впечатление, будто до самой смерти он мысленно спорил с ними о путях преобразования России, всей своей деятельностью доказывая преимущества реформ перед бунтом.
Разные люди – разные судьбы…
