17 апреля 1834 года император Николай I подписал указ, подтверждающий запрещение подданным Российской империи находиться во Франции без высочайшего на то соизволения. Судя по всему, информация о Гедеонове поступила в Петербург по каналам Третьего отделения от одного из его парижских агентов. «Императору стало известно, – писал вице-канцлер 11 апреля 1834 года в шифрованной депеше российскому послу, – что находящийся в настоящий момент в Париже г-н Федор Гедеонов, в прошлом майор одного из уланских полков, возымел намерение отправиться в Египет и вступить там в [военную] службу. ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО желает, чтобы Вы дали почувствовать этому офицеру всю непристойность для бывшего русского военного поступления на службу к Мехмед Али (Мухаммеду Али, правителю Египта. – П. Ч.). Если, тем не менее, Гедеонов будет упорствовать в своем намерении, Ваше Превосходительство должны объявить ему, что вступление в ряды египетской армии навсегда разорвало бы его связи с Россией»111.
Граф Поццо ди Борго незамедлительно приступил к выполнению данного ему поручения. Сотрудники российского посольства в Париже поспешили разыскать отставного уланского майора и пригласили его на встречу с послом. Вот что пишет об этом вице-канцлеру сам Поццо ди Борго в донесении, датированном 17 мая 1834 года:
«…Сразу же по получении распоряжения Вашего Превосходительства по поводу майора Гедеонова, я поспешил вызвать его в посольство и сообщить ему о касающихся его указаниях. Этот офицер подтвердил мне, что он действительно имел намерение вступить в иностранную службу, а именно к египетскому паше, но, узнав о том, что ЕГО ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО не одобрил этого решения, он немедленно отказался от исполнения своего плана. Засвидетельствовав мне в самых почтительных выражениях искреннейшее желание посвятить свою жизнь службе ИМПЕРАТОРУ, он попросил меня принять его прошение, адресованное ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ. Я согласился с этим, и беру на себя смелость переслать Вашему Превосходительству прилагаемое прошение…»112.
В этом прошении излагается печальная история разоблаченного доносчика, отвергнутого офицерской средой, вынужденного оставить службу и даже покинуть родину, спасаясь от общественного презрения. Самое любопытное: это случилось вскоре после 14 декабря 1825 года, когда потрясенное русское общество будто бы впало в оцепенение, проводив на эшафот и в сибирские рудники тех, кто еще вчера считался его украшением. Тяжелая, гнетущая обстановка, казалось бы, благоприятствовала доносам и доносчикам. Однако история улана Гедеонова не подтверждает этого, неопровержимо свидетельствуя о сохранении понятий дворянской чести в среде российского офицерства николаевской эпохи. Исповедь Федора Гедеонова перед императором Николаем I настолько красноречива, что есть смысл воспроизвести ее полностью113:
ВАШЕ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО!
ВСЕАВГУСТЕЙШИЙ ГОСУДАРЬ!
Повеление ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА объявлено мне было Господином Послом Графом Поццо ди Борго, вследствие его осмеливаюсь прибегнуть к Милосердию моего ИМПЕРАТОРА! Как верноподданный, прошу удостоить прочесть письмо; может быть, я буду столь счастлив, что оного достаточно будет, дабы охранить меня от предубеждения и гнева моего ГОСУДАРЯ.
Стечением обстоятельств доведен я был до крайности и отчаяния; общественное подозрение изгнало меня из Отечества. Преследуем таким несчастием с 1827 года, со времени открытого мне случайно заговора. Смело могу сказать: что ни что, как преданность к ВАШЕМУ АВГУСТЕЙШЕМУ ДОМУ и любовь к Отечеству, решили меня открыть [заговор]; зная заранее, что, не имея очевидных доказательств, я повергал себя законному наказанию, а более еще общественному омерзению как ложный доносчик. Жертвуя стократ более чем жизнию, я не мог думать о награде, не желал оной и даже страшился, чтоб какая-либо награда за неизвестную услугу не навредила б мне в общественном мнении, что к несчастию и случилось. ГОСУДАРЬ! Простите мне, что осмеливаюсь сие сказать: не жалоба, а желание оправдаться в мнении моего ИМПЕРАТОРА ныне меня к этому понудило.
