Я покраснела, с упреком глядя на Суна.
– Ты пиши ее скорее, потому что люди Леонга могут и устать тебя охранять так, как сейчас – на почтительном отдалении. И потом, они тоже не всесильны, знаешь ли.
Я раскрыла рот, а Сун невинно устремил близорукий взгляд к небу.
…Последние абзацы очерка про опиум я сочиняла, сожалея, что люди типа Суна не пишут сами. Да и доктор Ху мог бы отлично выполнить эту задачу – ведь все, что я сейчас складывала во фразы, было всего лишь письменной версией его лекции. Удивительно, сколько знаний в этом мире пропадает впустую, не ложась на бумагу.
Итак:
«Долгожданные меры по ограничению опиумокурения можно отсчитывать от недавней конференции в Бангкоке, которая предложила начать дело с составления списка опиумоманов. С тем, чтобы через 5–6 лет список этот закрыть и отсечь этим несчастное поколение от потомков.
Пока что расхождение в статистике числа курильщиков по Стрейтс-Сеттльментс огромно – от 40 тысяч человек официально до 150 тысяч по неформальным оценкам. Видимо, известная часть этих людей согласится попасть в список, что даст им право покупать опиум по нынешним ценам: пять тахилей за 12,5 доллара».
Тут я сделала мысленную сноску специально для континентальных европейцев: тахиль – это 38 граммов.
И представила себе, как поведет себя несчастный Тони, если перед ним встанет необходимость регистрироваться. Да он повесит эту регистрацию в рамке у себя в гостиничной комнате. И напишет на визитных карточках (если они у него есть): Тони, зарегистрированный и сертифицированный опиумоман.
«Ключевой вопрос – справится ли в этом случае наша полиция с подпольной опиумной индустрией, которая сильна и становится сильнее. Здесь все большую роль предстоит играть полицейской превентивной службе – она уже некоторое время занимается контрабандой, которая поступает почти целиком из Китая.
Первоначальная цель создания этой службы была – охранять доходы казны. Опираясь на имеющуюся информацию, можно с большой долей уверенности сказать, что Пенанг в этой сфере ждут радикальные перемены и события. Для многих – болезненные. Но проблему эту, как считается, начнут решать по-иному уже в ближайшие дни».
Вот после этой фразы за моей подписью начнется настоящая буря. А пока что…
Я поднялась к себе в офис.
И протянула руку к черной тяжелой трубке телефона.
– Тео, дорогой, есть одна мелочь. Чтобы написать очередной материал, хочу взять в полицейском управлении интервью у того человека, который возглавляет там превентивную службу по борьбе с контрабандой опиума. Как ты сам знаешь, отношения с полицией у меня пока не вернулись к норме… Да, еще один очерк, я без тебя договорилась с Биланкиным, вечером зайду и все расскажу. Ты только дай мне имя того, к кому надо прорываться, а подробности потом. Да, вот сейчас. Да, только имя. Сейчас перезвоню.
Я затаила дыхание: очень многое должно было решиться в эти минуты. В голове у меня было два имени. Либо – либо. Ну? Я еле выдержала сто шестьдесят секунд, перезвонила, услышала имя, тихо захлопала в ладоши, пытаясь удержать у уха тяжелую трубку.
Все.
Дело закончено. Остаются мелочи. Арестовать злодея – предъявив, наверное, кое-какие доказательства, или же проработать иные варианты действий. И это уже, к счастью, решать предстояло не мне. Для этого были прохладные коридоры и тихие комнаты «Ис-терн энд Ориентл». Я не подвела человека с неподвижным оценивающим взглядом.
Мне всего-то надо было теперь остаться в живых одни сутки плюс несколько часов.
Внизу зазвучали обрывки музыки. Урчание туб и тромбонов вызывает странный эффект – где-то в середине живота зарождается комочек радостного смеха. Но кажется – вот если сейчас запоют своими небесными голосами трубы, то брызнут слезы.
А трубы, конечно, всегда начинают петь.
Но в этот раз их звук прервался, и под радостные вопли каких-то людей хорошо знакомые пальцы Тони (Энтони Дж. Херберта-младшего) начали азартно, с яростью играть «Трех поросят». Так, что ноги сами отстукивают ритм.
Он дул и пыхтел,
Он дул и пыхтел,
Он дул и пыхтел —
И домик, —
аккорд:
И снова неудержимый ритм клавиш.
