Профиль Магды чуть опустился вниз в улыбке.
– Ну, а я, моя дорогая, ответила тогда, что как раз лежу и размышляю – кто бы надо мной надругался?
Мощные пальцы Тони внизу снова начали «Трех поросят», уверенно, с блеском, неостановимо, под счастливые вопли собравшихся.
– Он на самом деле вот такой, ты знаешь, – сказала Магда, дернув подбородком в сторону и вниз.
– А кто он вообще? – почти без выражения спросила я, боясь нарушить эти мирные мгновения.
– Хм. В Чунцине он был беглецом из Шанхая, откуда стащил какие-то деньги. До того – служил в Шанхайском легионе. А раньше – о, раньше! В общем, востоковед и профессиональный военный, с отличной биографией. Учитель в военной академии, советник… Он тогда думал, что настолько хорош и неотразим, что у него все всегда будет получаться и что это никогда не кончится. А сейчас он – то, что ты видишь. Ты спрашиваешь, было ли у меня желание его бросить? Я думаю, такова уж моя девическая судьба, дожидаться, когда… все это кончится.
…Сделать оставалось уже совсем немного. Я оглянулась по сторонам – не крадутся ли убийцы, с чем-то похуже палочек для еды?
Никто никуда не крался. Я, под невидимой охраной людей Леонга, стояла одна у длинной, в полмили, балюстрады у кромки Эспланады, у моих ног плескалось море. В отдалении, практически на горизонте, замерла белая, прочерченная пунктиром иллюминаторов громада «Токийского принца», над ней висел черный гриб дыма. Вот этот гриб вдруг оторвался от косой трубы и, тая, двинулся ввысь, а к кораблю уже подплывала целая стая «водяных лодок» и катеров.
Почти невидимая волна с «Принца» достигла сплошной поросли суденышек, скопившихся у пристани Виктории, и весь этот сухой лес мачт перевалился через волну разом и плавно.
Что ж, а ведь можно сделать кое-что еще. Что бы я сейчас придумывала на месте моего врага?
Я повернула к конторам пароходств на Уэльде. И провела бессмысленных полтора часа, рассовывая ассигнации клеркам и клянча у них списки пассажиров, заранее заказавших билеты во всех мыслимых направлениях. Где-то меня отсылали к старшим клеркам, где-то я читала длинные колонки имен и не находила ничего знакомого. А еще оставались заказы на билеты на поезд, в Сиам. Я вспомнила, что давно уже собиралась перепоручать такую работу кому угодно, да вот хотя бы филиппинцу с тромбоном. Но – поздно. Уже вообще-то и не нужно.
Теперь – в газету, поставить черную точку под моей карьерой публициста. Сдать статью про опиум, после которой можно отдыхать. Желательно – в безопасном месте.
– Тео, – сказала я, с трепетом приближаясь к повелителю новостей. – Спасибо тебе за это имя. Оно мне очень помогло.
– Заклятья кончила ты, злая ведьма? – спросил Тео, глядя в потолок. – Это Шекспир, «Ричард Третий», середина первого акта.
– Тео, милый, не обижайся. Ну, я ведь тебя самую чуточку обманула, не сильно. Да, я хотела написать эту статью. Оставалось только договориться окончательно. Вообще-то она готова. И сейчас я тебе кое-что еще скажу: мое кабаре в порядке благотворительности намерено заплатить вашей газете, дав рекламу некоторых антиопиумных ассоциаций, вставив ее в текст той самой статьи. И еще хочет дать новую серию рекламы собственно кабаре. У нас скоро новая программа, так что…
Тут к Тео подлетел выскочивший из лестничного проема цейлонец и прошептал ему что-то на ухо. И Тео мгновенно слетел с табурета, забежал к Биланкину, выбежал, потом начал подзывать сразу двух репортеров.
Топот ног, колышущийся над брючным ремнем живот: Биланкин выбегает из кабинета с очень серьезным лицом, быстро кланяется мне, рысью движется куда-то, где, как я уже знала, помещались верстальщики и их большие железные столы, вокруг которых пахло маслом и краской.
– И уточните, правда ли это самоубийство, – бросил Тео одному из своих репортеров.
И потом вспомнил про меня:
– Амалия, потом, сейчас даже не до твоих рекламных денег. Покончил с собой заместитель начальника полиции Лайонелл Стайн. В отеле «Ен Кенг» на Чулии. Прости.
Я замерла в полном недоумении.
Этого не могло быть. Он не мог со мной такого сделать. Я ведь всего-навсего написала один большой очерк. И только собиралась напечатать второй. Он не мог вот так просто прочитать этот первый очерк – и сразу же покончить с собой.
