Маруся откинула от дверцы сарая полешко и распахнула ее. Вовка, одетый в школьную форму и поверх нее — в подпоясанный ватник, в лыжной шапочке, смирно, но с упрямством во всей фигурке сидел на рюкзаке, решительно смотрел на них.
— Ну пойдем, — сказал Андрей по-дружески. — Я тебя до шоссе провожу, попутку тебе остановлю.
Маруся в голос заревела. Андрей обернулся, подмигнул — Марусю как выключили.
Вовка с удивлением, недоверчиво посмотрел на них.
— Пошли, пошли. Или испугался?
— А чего мне бояться? — Вскинул на плечо рюкзак, вытянул за ремень откуда-то из угла ружье в чехле.
— Ружье оставь — вещь не твоя, да и рано тебе им пользоваться. А ты иди, Маруся, домой. Попрощайся с ним — и иди. Жди от него писем. Откуда? Ты в Сибирь наметился, на стройки? Или на зимовку?
Вовка предпочитал отмалчиваться. Он не понимал, почему его не ведут в милицию или в школу, он был полон недоверия и ждал какого-нибудь ловкого подвоха со стороны участкового. Андрей же был ровен и спокоен, говорил с ним по-дружески, будто ничего особенного не видел в том, что пацан бежит из дома, а он — милиционер — помогает ему в этом, провожает в дорогу.
Известной им тропкой — Вовка с рюкзаком за плечами впереди, Андрей следом — они вышли на проселок и дальше пошли рядом, согласно шурша листвой.
— И чего тебе, Владимир, дома не сидится?
Вовка опять промолчал, даже губы сжал поплотнее, бросил на Андрея чистый, откровенно встревоженный взгляд.
— Думаешь, я тебя отговаривать буду? Нет, Владимир, не буду. Я ведь тоже из дома бегал. Да и не таким мальцом, уже постарше был — школу кончал. Тогда война во Вьетнаме шла, слыхал об этом?
Вовка кивнул:
— С американцами?
— Ну, да. И так мне вьетнамцев жалко стало: такие они маленькие — я в газете видел, — худенькие, как пацаны совсем…
— А американцы здоровые, мордастые, с вертолетами, — поддержал Вовка.
Они вышли к шоссе, сели рядом на скамеечку под грибком. Вовка поставил рюкзак на колени, уперся в него подбородком, ждал.
— Собрался я и пошел в военкомат, принес заявление — хочу помочь вьетнамскому народу в справедливой борьбе против жестоких интервентов. Военком — он у нас хороший был, фронтовик — руку мне пожал, говорит, спасибо, вьетнамский народ очень нуждается в твоей помощи. Мы, говорит, из таких юных добровольцев решили создать особый отряд десантников. Завтра собираем всех, и ты приходи.
— Значит, ты, дядя Андрей, и во Вьетнаме воевал? А я и не знал!
— Нет, Владимир, ты слушай дальше. Собрались мы, посадили нас в машину, военком с нами, всю дорогу боевые песни пели, радовались — думали, оружие получать едем. И правда, приехали в воинскую часть. Построили нас и повели на полигон, где десантники тренируются. Смотрим — впереди чего только не настроено: и какие-то бревна на разной высоте, и лестницы всякие, и проволока колючая накручена, и, знаешь, такая стенка в виде дома с окошками. Военком говорит: "Это, ребята, полоса препятствий". И тут видим — выскакивает из окопа солдат в берете и с автоматом и на эту самую полосу. Как он начал по ней мелькать — преодолевать — ловко так, быстро: с бревна на бревно, под проволоку, на какие-то качели, а с них как даст очередь, а потом к дому — в одно окошко гранату, в другое и сам туда же, будто и себя в это окно бросил. Выскакивает, а рядом вражеские солдаты стоят — манекены, куклы такие, — он одного штыком, другого прикладом, третьего ногой в пузо и — дальше. Вдруг впереди как вспыхнет, и он прямо в огонь, проскочил, пламя с одежды сбил — и к машине. Завел и помчался, по канавам, по мосткам, разогнал ее и прямо в машине через окоп перепрыгнул мы все ахнули. Смотрит на нас военком, улыбается. Кто, говорит, повторить может? Один из нас попробовал — с первого же бревна свалился. "Все понятно, ребята?" — говорит военком…
— Дядя Андрей, — отчаянно завопил Вовка. — Я ведь тоже все понимаю, я ведь и учебники с собой взял, даже за два класса! Батя мой на границе служил, два раза нарушителей задерживал и товарища, который поранился, спас! А я за всю жизнь еще ни одного подвига не совершил!
Андрей положил ему руку на плечо, сказал серьезно:
