Однако в наши намерения не входит забираться так глубоко; к тому же эта задача требует гораздо более ученого пера, чем наше.
Не вдаваясь в подробности, мы лишь хотим вкратце рассказать, чего будет достаточно для целей данной книги, о том, как простой средневековый меч с крестовиной превратился в шпагу или саблю прошлого века в зависимости от своего предназначения – для дуэли или войны.
Это двойное превращение происходило на протяжении XVI, XVII и XVIII веков, потому, если мы рассмотрим его этапы, это станет отличным заключением нашего рассказа о прошлом фехтовального искусства в тот же период, тем более что большинство наблюдаемых изменений были вызваны развитием теорий, касающихся использования острия и лезвия клинка.
Любое настоящее старинное оружие, но особенно рапира XVI века, в глазах знатока окружено ореолом очарования – конечно, если он к тому же и фехтовальщик. Помимо того что меч красив и эффектен, он воплощает в себе плоды серьезных раздумий и изобретательности, которые в наши дни сочли бы напрасной потерей времени, будь оно потрачено на такой предмет. Но, к счастью, только потому, что меч уже принадлежит истории, а не нам.
Во введении мы осмелились утверждать, что придерживаемся более благоразумных понятий о применении рапиры или шпаги сейчас, когда оно считается спортом, а не достоинством, от которого в какой-то миг могла зависеть сама жизнь. То же можно сказать и о самих рапирах или шпагах.
Современные оружейники могут создавать чудесные клинки, почти неотличимые от старинной работы. Хотя сомнительно, чтобы современный клинок действительно превзошел «волка»[226] или какое-нибудь из замечательных произведений Андреа Феррары, тем не менее мы уверены, что и в наше время можно создать столь же совершенный инструмент, если только на него будет спрос – а это случается нечасто.
Сейчас клинковое оружие не более чем сравнительно бесполезное приложение к военной экипировке и вполне соответствует той работе, которую в очень редких случаях ему придется выполнить. Лишь немногие наши воины, имеющие практический опыт сражения с азиатскими мечниками, как-то по-особому относятся к своему оружию и часто решают проблему тем, что вставляют в современную рукоять подлинный клинок возрастом лет триста с клеймом Sahagum или Ferrara. Причиной низкого качества нынешних клинков является только наше безразличие к подобным предметам.
Безусловно, старинный меч окружен романтическим ореолом: он был проверен в бою, и если принадлежал нашему предку, то, возможно, кровь, которую он пролил, пролилась за правое дело. Он был постоянным спутником и помощником своего владельца – другом, который всегда был рядом, бессонно стерег хозяина ночами у его кровати, стоял за его стулом, пока хозяин ел. Воин только тогда выбирал меч, когда чувствовал в нем продолжение самого себя. Считалось, что меч не может предать даже в самой безнадежной схватке.
Что же придает старинной рапире такое значение и интерес для знатока равно и с технической, и с сентиментальной точки зрения? Именно то, что любой стоящий меч создавали и выбирали с величайшей заботой, и тогда он оправдывал труды творца, отдавшего всю свою выдумку и знания на создание какой-нибудь особенной гарды или поиск идеального баланса и гибкости клинка.
В наши дни оружейником называется человек, производящий огнестрельное оружие, который посвящает все способности своего ума изобретению немыслимо прочных ружейных стволов и упрощенных предохранителей; но его талант не может развернуться в работе с клинковым оружием, поскольку негибкие «правила», устанавливающие форму оружия, лишат его труды всякого смысла.
Не так было в эпоху рапиры; каждый фехтовальщик, набираясь опыта на steccata[227] или в фехтовальной школе, приобретал определенные понятия, очень важные, по его мнению, о том, какова должна быть правильная гарда, и оружейнику приходилось считаться с этими идеями и воплощать их. Потому ему приходилось быть и фехтовальщиком, и оружейником, как и его потомку, который создает огнестрельное оружие, приходится изучать баллистику и взрывчатые вещества и, по возможности, самому быть стрелком.
