Как бы там ни было, правду мы в конце концов узнаем, — заключил Разэн.
* * *
Робер решил в тот же вечер зайти к Антуану, в гараж, где тот работал. Антуан был его соседом по парте и неразлучным другом с первых школьных лет. Но недавно он потерял отца, мать его обладала слабым здоровьем, и потому Антуан вынужден был бросить школу и пошел работать учеником автослесаря. Разница в положении не помешала их дружбе. Менее начитанный, чем Робер, Антуан был ничуть не менее умен; кроме того, у него были золотые руки. Они часто встречались по вечерам за шахматной доской. Робер высоко ценил здравый ум своего друга
Робер вошел в большое помещение со стеклянной крышей; это и был гараж, где работал Антуан. В нос ему ударил горьковатый запах мазута и машинного масла С двух сторон находились подсобные помещения — для мойки, для смазки, для ремонта двигателя.
Возле мойки Робер заметил Мило, умственно отсталого восемнадцатилетнего парня, который был в городе больше известен под кличкой Чо-Маб. Собственно, это была не совсем кличка: прозвище это можно довольно часто слышать в Пикардии. Оно происходит от слов „чо“, сокращенного „петьо“, то есть „маленький“ по-пикардийски, и „маб“ — „шарик“ на местном диалекте. Так ласково-иронически зовут в Пикардии коротышку, невысокого человека — неважно, взрослого или ребенка… Мило, или Чо-Маб — как больше нравится читателю — встретил Робера безразличным, ничего не выражающим взглядом, а на вопрос о том, где Антуан, высунул толстый язык и, слегка наклонив массивную голову, задумчиво почесал в затылке. Его светлые глаза некоторое время бегали из стороны в сторону, как блестящие шарики; наконец он указал на соседнее помещение.
Вон там!
Робер дружески хлопнул его по плечу и направился в отделение профилактики. В первый момент он увидел лишь пару ног в испачканных мазутом ботинках, торчащих из-под небольшого грузовика. Он легонько толкнул один ботинок ногой.
Добрый вечер, Антуан! Ты там надолго?
Ботинки исчезли, и за подножку грузовика уцепились две руки; потом появилась растрепанная голова. Лицо Ан-туана казалось бледным из-за черных пятен, на лбу и подбородке, зато белые ровные зубы, открывшиеся в широкой улыбке, сообщали ему выражение приветливой мужественности.
— А, привет, Боб! Как дела? — И уже потом ответил на заданный вопрос: — Подожди минут десять, старик. Смажу вот задний мост — и я в твоем распоряжении.
Голова Антуана исчезла; Робер отошел в сторону. Некоторое время он наблюдал, как в соседнем помещении рабочий копается в разобранном двигателе: он только что заменил в нем поршневые кольца и теперь регулировал зазоры. Сложность и кропотливость его работы лишний раз убедили Робера, что науки, которые он осваивает в коллеже, — еще далеко не всё, и что Антуан и его коллеги, с их вымазанными в мазуте руками и черной каймой под ногтями, в синих блузах, испачканных отработанным маслом, обладают другими знаниями, которые по крайней мере столь же полезны и нужны людям, как знания чиновников, считающих себя высшей кастой только потому, что у них чистые руки.
Ну, вот и все… Тебе не пришлось долго ждать.
Антуан выбрался из-под машины, и Робер пошел вслед за ним к крану над ведром, который заменял здесь умывальник. Антуан долго и энергично тер руки ветошью, пропитанной бензином. Он был на полголовы выше своего товарища; на нем был американский комбинезон и старенькая ковбойка, плотно обтягивающая крепкие плечи. Всего на год старше Робера, Антуан из-за своего роста казался рядом с ним совсем взрослым. От его неторопливых движений веяло силой и уверенностью в себе; однако взгляд живых глаз показывал, что ум его далеко не медлителен.
Держу пари, что ты пришел из-за Лулу, — сказал он.
Не надо пари, ты выиграл.
Темная история, я тебе скажу…
Не переставая говорить, Антуан натирал руки специальным очищающим гелем, терпкий запах которого на мгновение напомнил Роберу аромат лимона, такой странный среди прогорклых запахов мастерской.
И что ты хотел мне поведать насчет Лулу? — продолжал Антуан, подставляя под струю воды запястья и локти.
Робер заколебался. Теперь, когда он собрался поделиться с другом своими соображениями, его вдруг опять охватили сомнения. Есть ли у него моральное право высказывать в адрес Люсьена — пускай и в предположительной форме— столь серьезное обвинение, которое опирается к тому же на шаткие, косвенные свидетельства?.. Но мысль, что на кого-кого, а на Антуана он может полностью положиться, придала ему решительности.
