Покачав кейсом, Линдсей сощурился:
— А то какая-то она у вас хлипкая и медлительная…
Робокамера подалась назад:
— Вам, мистер Дзе, есть где остановиться?
Линдсей почесал подбородок:
— Это что — приглашение?
— Лучше не оставаться под открытым небом. Вы ведь даже без респиратора.
— Я, — улыбнулся Линдсей, — сказал Медикам, что защищен новейшими антисептиками. Это произвело на них впечатление.
— Еще бы. Сырым воздухом здесь дышать не стоит. Если не желаете, чтобы ваши легкие стали похожи на эти деревья… — Робокамера помолчала. — Меня зовут Федор Рюмин.
— Очень рад познакомиться, — ответил Линдсей по-русски.
Сквозь костюм ему ввели стимулянт. Ясность мыслей появилась необычайная. Прямо невыносимая. Казалось, вот-вот сможешь заглянуть за грань. И переход с японского на не слишком привычный русский дался легко — все равно как пленку сменить.
— Да, удивительный вы человек, — сказала по-русски камера. — Раззудили во мне любопытство, раззудили… Вам это слово знакомо? Для пиджин-рашн оно необычно. Следуйте, пожалуйста, за роботом. Я здесь, неподалеку. И постарайтесь дышать не очень глубоко.
Рюмин обитал в маленьком надувном куполе из зелено-серого пластика, близ залатанной оконной панели. Расстегнув матерчатый шлюз, Линдсей вошел внутрь.
Чистый воздух, с отвычки, вызвал у него приступ кашля. Палатка была невелика — десять шагов в поперечнике. По полу вились провода, соединявшие залежи старого видеооборудования со старым аккумулятором, покоящимся на подставках из черепицы. На центральной опоре, также опутанной проводами, висели лампа, воздушный фильтр и спуск антенного комплекса.
Рюмин скрестив ноги восседал на татами; руки его лежали на джойстике.
— Позвольте, я сначала займусь робокамерой. Это одна секунда.
В широкоскулом его лице было что-то от азиата, но поредевшие волосы были светлыми. Щеки его покрывали старческие веснушки, а кожу на суставах пальцев избороздили глубокие морщины, обычные для седых стариков. И с костяком что-то странное: запястья чересчур узкие при такой коренастости, кости черепа неестественно тонкие… К вискам хозяина были прилеплены два черных диска. От них по спине тянулись провода, уходящие в общую путаницу кабелей на полу. Глаза старика были закрыты. Впрочем, он тут же отлепил от висков диски и открыл глаза. Они оказались ярко-голубыми.
— Вам света хватает?
Линдсей посмотрел на лампу:
— Пожалуй, да.
Рюмин потер висок.
— Чипы в зрительном нерве, — пояснил он. — Я страдаю видеоболезнью. Все, что не в развертке, не на экране, вижу очень плохо.
— Вы — механист?
— А что, заметно? — иронически спросил Рюмин.
— Сколько же вам лет?
— Сто сорок. Нет, вру. Сто сорок два. — Он улыбнулся. — Да вы не пугайтесь.
— Я лишен предрассудков, — не слишком убедительно ответил Линдсей.
Он был сбит с толку, а навыки дипломата почему-то отказывались служить. Пришел на память Совет Колец и долгие, исполненные ненависти сеансы антимеханистской промывки мозгов… И чувство протеста помогло овладеть собой.
Шагнув через джунгли кабелей, он положил кейс на столик, рядом с обернутой в пластик плиткой синтетического тофу.
— Поймите, господин Рюмин, если вы хотите меня шантажировать, то — впустую. Я не поддамся. Хотите мне вреда — валяйте. Убейте меня, прямо сейчас.
— Вы бы такие слова потише, — предостерег Рюмин. — Услышит патрульный роболет — может спалить сквозь стенку.
Линдсей вздрогнул. Рюмин, заметив его реакцию, грустно улыбнулся:
— Да-да, мне доводилось видеть такое. Кстати, если уж мы начнем убивать друг друга, это вы убьете меня. Я здесь сижу в благополучии и безопасности, мне есть что терять. А вы — неизвестно кто с хорошо подвешенным языком. — Он свернул кабель джойстика. — Заверениями можно обмениваться до скончания века, и все равно мы один другого не убедим. Либо мы друг другу верим, либо нет.
— Попробую вам поверить, — решился Линдсей.
Он стряхнул с ног облепленные грязью туфли. Рюмин поднялся, нагнулся за ними, громко хрустнув при этом позвоночником.
— В микроволновку положу. В здешней грязи бывает все что угодно.
— Я запомню… — Мозг Линдсея прямо-таки плавал в мнемонических препаратах, вызвавших нечто наподобие прозрения. Каждый виток провода на полу, каждая кассета с пленкой казались ему жизненно важными. — А то сожгите их вовсе.
