Как хочется порой переписать жизнь набело! Сколько в ней ошибок — и мелких, пустячных, и непоправимо-постыдных, которые поминать-то тошно.
4. Как хочется порой переписать жизнь набело
Шаих обыкновенно сторонился футбольных схваток. Поэтому и позвал его Титенко — хорошего игрока в ворота не затянуть.
Неожиданно Шаих согласился. Он деловито поинтересовался, кто за кого в командах, скинул башмаки, засучил штанины, поплевал в ладони и, хоть игра шла у чужих ворот, решительно изготовился. Он попал в команду девятиклассника Алика Насыбуллина, уже тогда, как и Пичуга, защищавшего цвета «Трудовых резервов» на первенство города.
Я устроился на бревнышке за воротами, приготовившись и посмеяться над горе-вратарем, и поболеть за него.
Пичуга выступал против нас, в его команде были и Жбан, и Киляля. Жбан играл дубово, как и учился, Киляля получше. Но все равно оба маячили за спиной Пичуги в защите.
— Какой счет? — поинтересовался Шаих.
— Пять-пять, — ответили ему.
«Значит, Алик не уступает», — подумал я. Поединок, по сути, всегда шел между ними двоими, Аликом и Пичугой, остальные — статисты, фон. Только об этом подумал, как сильнейший удар Пичуги отразила голова Шаиха. Он шелохнуться-то не успел, а уж парировал…
— Ну, ты даешь! — похвалил я его. — Не раскололась тыква?
Но он не слышал меня. Он был оглушен, потерял ориентацию, и первые его шаги после удара были поиском равновесия.
— Б-рр!.. — только и произнес, помотав головой.
Зато Алик на том конце поля, в отличие от Пичуги, не сплоховал. Уронив незамысловатым финтом Жбана на колени и оставив у себя за спиной, он пробил точно под перекладину. Мяч просквозил драную сетку и улетел через забор в сад. Кое-кто пытался поспорить: мимо, мол.
— Играть надо, ротозеи! — цыкнул Пичуга, и ротозеи притихли.
Появился мяч, игра понеслась дальше.
Пичуга приближался с мячом к воротам, пожевывая желтую базарную грушу. Он напоминал заправского слаломиста, а наши защитники походили на флажки, которые лыжник то с одной стороны, то с другой виртуозно огибал. Один «флажок» упал, второй устоял, но это все уже пройденный этап и осталось лишь пустяковое препятствие — вратарь в облике несуразного Шейха из седьмого «А». Пичуга взглянул на него — заморыш! — и пошел на сближение. Он и его хотел обвести и закатить мяч в пустые ворота поизящнее, как бы нехотя, пяточкой, или даже, присев, — задницей. Тогда при любом счете не проиграешь. Но надо выманить вратаря из ворот…
Шаих долго ждать себя не заставил. Сорвался, как с цепи, и помчался сломя голову навстречу. Пичуга понял — не до фокусов. И решил протолкнуть мяч в свободный угол. Но было поздно. Словно камикадзе в бою, Шаих бросился в ноги противника. Мгновение, и Пичуга, перелетев через ретивого голкипера, распростерся у ворот. Рядом в пыли — огрызок груши.
Следующая атака была похожа на расстрел. Опять прорвался Пичуга. Злой, сосредоточенный, он подправил мяч себе под правую, чтоб поудобнее, чтоб врезать, так врезать, не чикаться. Какое-то мгновение это был не Пичуга. Ни обычной ухмылочки, ни флегмы привычной — рот намертво и как-то косо сжат, ноздри раздуты, точно у скаковой лошади на финише, глаза шарят по воротам, отыскивая слабинку, вот-вот сами, опережая мяч, выстрелят в сетку. Сколько силы вложил он в удар! В той ситуации — в пяти метрах от ворот — больше, чем следовало. Аж крокодиловая макасина сорвалась. Ее и поймал Шаих. А мяч угодил в штангу и снова — в поле, в кучу малу.
Пичуга вырвал из рук Шаиха туфлю:
— Заставь дурака богу молиться!
Но обувать не стал, а скинул и вторую туфлю, стянул носочки, подвернул «дудочки» и пошел босиком по травке в поисках мяча и новой атаки.
Однако на сей раз, как ни удивительно, продрался к воротам Жбан.
Второгодник Анатолий Жбанов был весьма своеобразным парнем, как характером, способностями, так и облицовкой. Его коротким, икристым, как балясины нашего балкона, ногам приходилось носить туловище зрелого мужчины с бицепсами циркового борца, в плечи которого всажена щекастая голова. Представьте себе добротную солдатскую сапожную щетку. Вот такие черные, жесткие были на этой голове волосы, берущие начало низко со лба. Портрет довершали зеленые, будто бы тиной подернутые стоячие глазки, постоянно о чем-то вопрошавшие, постоянно чего-то не понимавшие.
