Я рассмеялся:
— Вот уж не думал, что ты горячая поклонница Ли Бо.
Юнь улыбнулась и призналась:
— Но почитаю я своего первого наставника — Бо Цзюй-и, то впечатление, которое в свое время он на меня произвел, осталось во мне до сих пор.
О каких стихах ты говоришь? Юнь удивилась:
Ну конечно же о «Песне о пипе». Я пошутил:
— До чего странно! Ли Бо — твой близкий друг, Бо Цзюй-и — наставник, а литературный псевдоним твоего мужа Сань-бо, похоже, что твоя судьба связана с иероглифом «бо».
В ответ Юнь улыбнулась и согласилась:
— Верно, иероглиф «бо» — моя судьба, но опасаюсь другого, что слово «бо» я буду писать всю жизнь.
(У нас, в Сучжоу, ошибочное написание иероглифа называется «бо»[38].)
Мы оба весело рассмеялись. Я решил продолжить беседу:
— Коль так хорошо ты разбираешься в поэзии, посмотрим, знаешь ли ты поэмы фу[39]!
Юнь ответила:
— «Чуские строфы»[40] — начало этой поэзии, но знаний моих недостаточно, чтоб ее понимать. А среди поэтов династий Хань и Цзинь нет стихотворца более замечательного, чем Сыма Сян-жу, как по напевности стихов, так и по изысканности стиля.
Я шутливо заметил:
— Полагаю, что отнюдь не цитра влекла Вэнь-цзюнь к Сыма Сян-жу[41], не так ли?
И мы снова разразились хохотом.
Я по натуре простосердечен, несдержан и поступаю по велению чувства, в Юнь, напротив, преобладало рассудочное начало—словно наставник-конфуцианец, она ревностно исполняла принятые правила поведения, если мне случалось принести ей платье или оправить рукав, всякий раз слышал: «Виновата», а принимая от меня полотенце или веер, она- непременно вставала.
В конце концов мне это надоело и однажды я сказал ей:
— Уж не собираешься ли ты связать меня веревкой благочестия? Пословица гласит: «Чересчур благочестивый всегда лжет».
У Юнь заалели щеки, и она горячо возразила:
Зачем называть ложью обычную вежливость и проявление уважения?
Истинное уважение и почитание в сердце, а не в пустой условности.
Юнь возразила:
— На свете нет для человека никого ближе отца и матери, так может ли уважение к ним, как ты говоришь, носимое в сердце, внешне проявиться в дерзости или беспутстве?
Я сдался:
— Да я пошутил.
Юнь, однако, не успокаивалась.
— Разлад в семье как раз и начинается с необдуманной шутки. Если бы я знала, что когда-нибудь ты рассердишься на меня из-за пустяка, я уже сегодня умерла бы с горя.
Я привлек Юнь к себе, приласкал, и на ее лице заиграла улыбка. С той поры слова «прошу прощения», «виновата» стали для нас обычными, вроде служебных слов в грамматике. Точно Лян Хун и Мэн Хуан[42], мы были вежливы друг с другом в течение всех двадцати четырех лет нашей совместной жизни.
Шло время, и наши чувства день ото дня становились прочнее. В доме среди своих, встречались ли мы в полутемной комнате или сталкивались в длинном коридоре, мы неизменно брали друг друга за руки и спрашивали:
— Ты куда идешь?
И сердца наши трепетали, точно мы стыдились, что кто-то нас увидит[43]. На людях мы старались избегать сидеть рядом или вместе гулять, но прошло какое-то время и мы перестали придавать этому значение. Даже если Юнь с кем-то разговаривала, увидев меня, она подымалась и шла навстречу или высвобождала местечко рядом с собой, и мы опять были вместе. Это получалось естественно, как само собой разумеющееся, но я поначалу стыдился. Наше стремление быть вместе стало как бы привычкой. Мне трудно представить, чтобы муж и жена, дожив до седых волос, питали друг к другу неприязнь. А пословица гласит: «Если жена не враг мужу, они не доживут вместе до седых волос». Уж не знаю, есть ли правда в этих словах?
В седьмую луну седьмого дня[44] того года мы собрались свершить поклонение Небесной внучке[45]. Юнь расставила свечи и курительные душистые палочки, принесла тыкву и фрукты. Я вырезал две печатки с надписью: «Быть нам мужем и женой во веки веков». На моей печатке надпись шла красным по белому, на печатке Юнь — белым по красному — мы решили пользоваться ими в нашей переписке. Той ночью луна была на удивление красива, я смотрел на воду, отсвет луны напоминал переливчатое сияние шелка. Мы были в легких платьях, в руках держали маленькие веера и, усевшись у окна, выходящего на поток, смотрели, как гонимые ветром облака пролетают над нашими головами, непрестанно и причудливо меняя очертания. Юнь заметила:
