– Да? А каким? – Александр чуть склонил голову к плечу.
– Ну, знаете… журналюги всякие, они не такие совсем.
– Вот, пожалуйста, – Адашев вынул из кармана легкой куртки редакционное удостоверение, раскрыл и продемонстрировал.
– Да нет, нет, – взмахнула руками хозяйка дома, – что вы, я вам верю!
– А почему?
– Ну-у… у вас такое лицо…
– Спасибо, – улыбнулся Гурский, убирая удостоверение.
– Что ж мы с вами здесь стоим, пойдемте наверх.
– Пойдемте.
Поднявшись по белой лестнице и повернув затем направо, они оказались в большой гостиной, обставленной на американский манер: два роскошных дивана, обтянутых натуральной кожей светло-бежевого цвета, располагались не возле стен, а составляли собою угол в центре комнаты (или, скорее, залы), обрамляя низкий стол, крышкой которого служило очень толстое стекло. Еще кое-какая мебель тоже, безусловно, в интерьере присутствовала, но, сколько бы она ни стоила, была не в счет. Два дивана в центре и крутой стеклянный стол были доминантой.
– Присаживайтесь,– Анна повела рукой в сторону диванов. – Коньяк? Виски?
– Вы знаете, я стараюсь не пить, – Гурский сел на диван и вытянул длинные ноги.
– Почему?
– Ну… для меня капля алкоголя – афродизиак. Очень глупо себя потом чувствую.
– «Афро…» что?
– Не важно. Короче, теряю над собой контроль.
– А-а… – улыбнулась Анна, – вы знаете, а наверное, нужно иногда делать глупости. Правила существуют, чтобы их нарушать, – она подошла к бару и взяла в руки бутылку «Хеннесси», – и получать от этого удовольствие. Разве не так? Будьте же мужчиной, а? ,
– Ну, раз уж вы настаиваете… разве что попробовать. – Адашев-Гурский поднялся с дивана, подошел к бару, взял в руки широкий стакан пиленого хрусталя, дунул в него, затем, приподняв на уровень глаз, посмотрел на свет и поставил на место: – Мне грамульку буквально.
– Вот и хорошо, – улыбнулась Анна, – а то, вы знаете, мне так как-то… тяжело последние дни. Все эти похороны, соболезнования…
– Ох уж… – глубоко вздохнул Александр, – это понятно.
– Анна налила напиток в стаканы, поставила бутылку и указала длинным пальцем на большую круглую коробку:
– Это термос, там лед. Поухаживайте, пожалуйста, за дамой.
– Так, а… – невольно выдохнул Адашев-Гурский, у него чуть было не вырвалось: «Вы что, мадам, пардон, охренели?! Хороший коньяк замороженной водой разбавлять? Это путь такое пойло американские парвеню какие-нибудь хлебают». Но он сдержался и продолжил: – …нам это запросто. Вам сколько?
– Побольше. Люблю, когда холодное. Александр снял с термоса широкую крышку, взял у Анны ее выпивку и, беря большие кубики льда щипчиками, наполнил стакан доверху.
– Так нормально?
– Да. Как раз так, как я люблю, – благодарно взглянула она на него своими громадными зелеными глазами.– Иначе очень крепко.
– А я… уж извините… просто так, ладно?
– Да уж ладно, – снисходительно улыбнулась она, – пейте как хотите. Я ведь знаю, вам, мужчинам, главное, чтобы все было покрепче, погорячее, так? А уж вкусно, не вкусно… дело десятое, да? Я права?
– Н-ну-у… вообще-то, я бы так не сказал, – замялся Адашев-Гурский. – Просто, в данном случае, мне так привычнее.
– Вот и пейте. Сантэ? – она приподняла стакан.
– Что?
– Это по-французски. Ваше здоровье!
– А… да, да, конечно.-Он поднес стакан к губам и сделал небольшой глоточек, смакуя букет. Поморщился. «Хеннесси» оказался «левым».
«Ладно… – подумал Александр, – интервью ты боишься. Уж я не знаю чего конкретно: того ли, что муженек твой там журналисту мог наговорить, то ли вообще самого факта публикации, которая может привлечь внимание к фирме, к тому, как ее хозяин помер, к тебе самой, в конце концов; и хочешь ты выяснить, что я за фрукт, чего от меня ждать, и можно ли со мной договориться. Для того и все эти твои эскапады – совершенно, казалось бы, неуместные в то время, когда ты, исходя из правил приличия, еще в трауре должна ходить, а не прелести тут свои мне демонстрировать – все это мне понятно. Одного я понять не могу – какого хрена ты меня фальшивым коньяком поишь, а? Только одно этому я вижу объяснение, а именно: за полного придурка ты меня держишь и совершенно не уважаешь. А это что значит? А это значит, что расколем мы всю их поганку, Петька, как гнилой орех. Не такая уж она, эта поганка, скорее всего, и хитрая. Они же нас с тобой за лохов держат».
