– Я вчера задержался до позднего вечера на работе, так как необходимо было закончить годовой отчёт. Заканчивая работу, уже ближе к полуночи, я услышал резкий звук – как будто кто-то распахнул давно не открывавшееся окно. Я осторожно выглянул из двери своего кабинета в хорошо освещённый коридор (мы никогда ночью не выключаем свет, во избежание грабежа) и увидел, что одно из окон в дальнем конце коридора открыто настежь. Отодвинув портьеру и взглянув вот в это ближайшее ко мне окно (видите, все они выходят на этот пустырь), я заметил двух удалявшихся, неопрятно одетых мужчин, один – выше среднего роста, с большим свёртком в руках. Другой – совсем маленький, лысоватый. Наверное, это и были преступники.
Ватсон, мне было всё ясно, но посмотрели бы вы на Лестрейда! Его лицо приобрело серый оттенок, в глазах читалась неподдельная грусть от этого, как ему казалось, сложнейшего дела. Ведь лиц преступников не видели, следы на подоконнике распахнутого окна отсутствовали, отпечатков – никаких. Словом, улик – ноль.
Подождав ещё с десяток минут и сжалившись над ним, я сказал: «Инспектор, здесь не нужно ни криминалистов, ни снятия отпечатков. Всё ясно как дважды два. Немедленно арестуйте этого “свидетеля ограбления” и пусть покажет, где он спрятал украденные полотна».
Уже через четверть часа бухгалтер доставал из тайника в стене кабинета «исчезнувшие» картины. Всего одна маленькая деталь в рассказе бухгалтера, и я понял, что он лжёт.
Может, и вы, Ватсон, поняли, какую деталь я имел в виду?
Ночью из хорошо освещённого помещения невозможно увидеть, что происходит на неосвещённой улице. Подсветки пустыря из окон не было, так как они плотно зашторены портьерами. Бухгалтер же даже описал «неопрятную» одежду, рост «удалявшихся» и «увидел» у одного из них лысину и большой свёрток в руках другого…
Ватсон, у меня было много случаев инсценировки ограблений по разным причинам. Если хотите, расскажу ещё один.
Меня пригласила расследовать похищение одна страховая компания. Им было очень жаль расставаться с внушительной суммой, на которую была застрахована украденная коллекция рубинов, похищенная у одного из торговцев и коллекционеров в Лондоне. Не буду забегать вперёд, дело было так.
По просьбе этой страховой компании я прибыл в квартиру мистера Шеломы Гинсбурга. Ожидая хозяина в гостиной, я осматривал прекрасно обустроенную комнату, витрины с кристаллами, столик, заставленный дорогущими безделушками, античный комод из красного дерева и висящее над ним великолепное венецианское зеркало, достигающее потолка. Вокруг на стенах висели картины в богатых золочёных рамах. Тем временем подошел мистер Шелома, голова которого была обмотана полотенцем…
– Как я уже говорил полиции и представителям страховой компании, украдена моя коллекция рубинов, – сказал он, придерживая повязку. – Смотрите, вот здесь они находились.
Шелома указал на открытый сейф в стене. Картина, которая раньше его закрывала, стояла на полу, аккуратно прислонённая к стене.
– Рубины были застрахованы, но они представляли для меня особую ценность как для коллекционера, – продолжил Шелома.
– Как это случилось?
– Я стоял прямо перед комодом и брал сигару из вот этой, стоящей на нём шкатулки, когда почувствовал чей-то локоть, сжимающий мне шею, и в то же время бандит заломил мне правую руку за спину так, что я был полностью в его власти. Он спросил, где находятся рубины, и ещё сильнее сжал мою шею.
Я начал задыхаться и сдался… Я показал ему, где находится тайник, и что ключи от него лежат у меня в кармане. Последнее, что я помню, это сильный удар в висок. Когда я пришёл в себя, сейф был пуст… Пожалуйста, обратите внимание, у меня остался след от удара по голове.
– Не могли бы вы описать бандита?
– Нет. Он не отпускал мою шею и всё время держался за моей спиной. Я не мог видеть его лицо.
– Я сильно сомневаюсь, что у вас был бандит. Скажу даже больше. Я подозреваю, что вы инсценировали нападение, чтобы получить страховку.
Что, по-вашему, натолкнуло меня на эту мысль, Ватсон?
Над комодом, где находилась шкатулка с сигарами, висело большое венецианское зеркало, в которое хозяин легко смог бы разглядеть «лицо преступника».