– Уволюсь и пить брошу! – подумал он и усмехнулся.
Было уже почти пять, когда они свернули с шоссе на ухабистый просёлок. Темнело. Ещё час тряслись по классической русской дороге: снег, лес, ухабы, водка. Одного горе-пассажира на кочках быстро укачало, он проблевался из окошка прямо на ходу, разбил губу на ухабе, обматерил Мишку и снова задремал, изредка сплёвывая кровь на пол. Подъехали к переправе через Кан. По сильно заторошенной реке бульдозер пробил во льду дорогу, которая здорово напоминала «дорогу жизни» из кинохроник блокадного Ленинграда: ряд длинных луж, плавно переходящих одна в другую. Водило закурил и дал газу. Проехали полреки, машина встала.
– А дальше как? – поинтересовался рябой буровик у лысого завскладом.
– Не бзди, газуй! Тут «Уралы» ходят, значит и мы проскочим! – скомандовал Зыкин.
Перед автобусом интенсивно бурлила речка метра три шириной, текущая поверх льда и основательно его промывшая. Дна видно не было.
– Моё дело телячье!
Мишка малым ходом тронул машину вперёд, та клюнула носом, но тут же упёрлась во что-то и тонуть вроде не собиралась. Все замерли, ясно послышалось шипение воды под днищем, из-под резинового коврика в салон пробился бойкий родничок. Двигатель взвыл по дурному, словно чуя, что беда, машину тряхнуло не по-детски, и через минуту они вновь тряслись по старым добрым ухабам.
– И до каких пор тут ездить будут? – спросил Игорь у небритого соседа, что отвечал за спецчасть, то бишь за топографические карты и прочую давно несекретную макулатуру.
– Пока кто-нибудь не булькнется.
– Мишка, стой!
Оказывается, выпито было ещё не всё! За два километра до участка простояли минут сорок. Слово взял и долго не хотел с ним расставаться Зыкин. Выпив без закуски очередную дозу, он на всякого, кто пытался заговорить, ревел:
– Пжжжди, я щща тут эта, ну, как там… Не-е-е! Пж-жь-ди…
Он замолкал, страшно сопел в темноте и оживлённо жестикулировал, забывая при этом говорить. Благодарная аудитория частью уснула, частью тупо пялилась в темноту, пытаясь навести резкость. Наконец, собрав мысли в кучу и сосредоточившись, Зыкин возвестил:
– Да вы знаете, что я чувствую? Тут всё мое!
Он ещё помахал крыльями, пытаясь донести до родных сердец самое сокровенное, потом огляделся и безнадёжно махнул рукой. Тут слово подхватили сразу четверо. Удивительно, но они, видимо, всё прекрасно поняли и теперь всеми силами пытались показать, что приближение участка и их не оставило равнодушными. Тэбэшник заорал механику, Фёдору Анатольевичу:
– Констали… Косантиныч! У тя спички есть? Нет? Значит, не стоит!
Но до того уже ничего не доходило. Остальные выступающие громко давали понять, что участок – это о-го-го как ни фига себе, что они тоже были и будут впредь, и что так не надо, потому что это самое. Короче говоря, Бердяева никто не цитировал и обсудить творчество Бертолуччи было не с кем. Если кто-то и был незаурядной личностью, то тщательно это скрывал. Калачёв всё сильнее подозревал, что попал не в самый лучший коллектив. Просидев на одном месте восемь часов, ног он давно не чувствовал, есть уже не хотелось, близилась амнезия души и тела. Хотелось домой. Он вспомнил узников ГУЛАГа и ужаснулся, отчётливо представив их состояние. Растоптанность, тоска, опустошение.
Наконец, табор Мишке надоел, он без разрешения поехал дальше, за что был обматерён и кем только не назван. За десятую часть таких оскорблений в приличном обществе сильно бьют по лицу, но здесь, видимо, это было в порядке вещей. Мишка был невозмутим, и только на реплику: «Я бы такого водителя давно выгнал по тарифу!» буркнул так, что все услышали:
– А я такого начальника.
Так с матюгами они въехали на территорию участка, который находился в живописнейшем месте на берегу реки Кан. Кругом лес и горы. Летом тут, должно быть, курорт. Был. Пока золото мыть не начали. Сам участок – это два десятка строений: жилые балки, вытянувшиеся вдоль центральной «улицы», баня, столовая, золотоприёмная касса (на местном жаргоне – КПЗ), в стороне – мастерские, дизельная. Картину дополняли пара туалетов и длинный «калашный» ряд поломанных бульдозеров и ЗИЛов. Всё это Игорь рассмотрел, разминая ноги у автобуса, остановившегося в центре посёлка у столовой, и поджидая, пока соавтобусники выползут наружу.
