Песня взмывала к небесам…
Задушевная, выстраданная...
Которую запевает молодежь...
А также прочее законопослушное население…
Которую не задушишь, не убьешь…
О самом большом человеке…
О самом прекрасном и мудром…
Он же – наша слава боевая…
Он же – нашей юности полет…
Чтобы по курганам горбатым…
По речным перекатам…
Солнцу и ветру навстречу…
На битву и доблестный труд…
Расправив упрямые плечи…
Допели до конца.
Помолчали.
Добавили на всякий случай:
– С песнями, борясь и побеждая… Где так вольно дышит человек…
Натянули на ноги носки с ботинками.
Вернулись в трамвай.
Уселись на отведенные им места, дабы не создалось толчеи, в которой злоумышленник способен затеряться.
Водитель прозвенел несмело, и они поехали обратно.
Мимо кашки с лютиками на обочине, мимо нескошенных трав и созревающих хлебов, через луговые просторы и березовые рощи. Встали на рельсы, покатили по заданному маршруту.
Глаза притухли.
Лица увяли.
Морщины обозначились.
Петух только головой покачал:
– "Не достигнув желаемого, они сделали вид, будто желали достигнутого". Мишель Монтень, "Опыты", книга вторая.
Водитель сообщил буднично:
– Остановка – конечная. Тюрьма.
– Пинда-рында!.. – выругался петух. – Прыгаем, Штрудель.
– Разобьемся… – забоялся тот.
Но они уже летели.
С трамвая на асфальт.
4
Кавалер ордена Золотого Гребешка двигался без сбоя легкой рысистой побежкой, выкидывая без устали голенастые ноги, сообщал с гордостью на долгом размашистом шагу, под глубокий вдох-выдох:
– Девятнадцатый век. Скороход Баркли. Славившийся быстротой бега. Обогнал его на три ярда.
Штрудель за ним не поспевал. Запыхался, сбил дыхание, встал, схватившись за горло, подумал с вялой злобой:
– Почему я должен куда-то бежать? Да еще за петухом?.. Которого приносили в жертву Эскулапу, богу врачевания. Вот бы и нам, по их примеру…
– Люди эти… – фыркнул петух. – Чего не надо, то им известно.
Набегали из-за угла Сиплый с Сохлым, потрясали кулаками, готовясь к незамедлительному их применению, вскрикивали обидчиво:
– Вы чего… Забыли, что ли? Мы же топтуны – не бегуны! У нас и приварок несытый, мышца негодная, мозоль от натужного топтания...
Надо было исчезать, исчезать незамедлительно, и тут они заметили серенький фургончик у кондитерского ларька.
Продавщица лениво таскала в ларек противни с пирожными, сонно тыкала пухлым пальцем-сарделькой, пересчитывая желтые, зеленые, ядовито-сиреневые розанчики, а шофер фургончика, мрачно насупившись, мусолил жеваную папиросу.
– О, – обрадовался петух. – Вот и он!
Волоком подтащил Штруделя.
Шофер взглянул без интереса. Выплюнул папиросу, сел в кабину, сказал через окно:
– Два тугрика. В любой конец.
И они покатили, оставив позади Сиплого с Сохлым.
– У нас же нет этих… – шепнул Штрудель. – Тугриков…
– У меня нет, – согласился петух. – У тебя – полные карманы.
Отдышались на ветерке, с симпатией взглянули на водителя.
– Вы народ? – начал осторожно Штрудель, чтобы не спугнуть удачу. – Правда же? Потребный для выяснения нравов и обычаев?
– Народ, – мрачно подтвердил тот. – Куда денешься?
– Чем докажете?
– Пустым карманом. – Вывернул, показал: – Дает мне хозяйка полтугрика на день. Автобус, курево, пожрать – и всё. Кто же еще народ, если не я?..
Ехали.
Глядели по сторонам.
Люд пёр, ломился, валил косяком, как сельдь в Атлантике. Отчаянно кидались под колеса, гуськом бежали перед машиной, втянув головы в плечи, не желали сворачивать на запруженные тротуары.
– Куда убегаем, народ? – взывал Штрудель из окна.
– Туда, – отвечали, не замедляя бега.
– От кого?
Не проясняли.
– И-эх… – задохнулся шофер в бессильной злобе. – Лишнего люда развелось – не проехать. Дали бы план: дюжину в месяц, дави – не хочу.
Штрудель спросил осторожно:
– Про план… Это вы шутите? Если пошутили, скажите, мы тоже посмеемся.
Шофер со скрежетом воткнул передачу:
– Посмеемся… С чего мне смеяться? Дает хозяйка полтугрика на день: автобус, курево, пожрать…
– Это мы слышали, – сказал петух. – Глядел бы лучше на дорогу.
Но его понесло – не остановить:
– Богатый… Сытый… С петухом… Крюк из-за них делать. Пироженые бить…
– Ну и лют же ты, дядя. Страшное дело!
– Ты у нас хороший. С твоей деньгой и я добрым буду.
