Терпеть не могу магазины одежды.
Где на плечиках висят десятки костюмов, – как выбрать тот, который тебе не нужен? Где настойчиво просят пройти в примерочную, и надо почему-то раздеваться, надевать то, без чего можно обойтись, а продавцы польстят равнодушно: "Вам это подходит!.."
Терпеть не мог магазины одежды, терпеть не могу и теперь.
А продуктовые магазины любил – наследие голодного детства, чтобы, не спеша, от прилавка к прилавку, рассматривать изобилие того, что способно напитать человеческое тело. Будоражила воображение и улица со многими ресторанами, в запахах пряностей, – то ощущение притупилось, улетучились и иные предпочтения, а жаль…
Заглянул в Интернет, обнаружил свойства мужчины, обладающего схожим именем.
"В школе Феликс учится неровно, отличается ленцой, хотя способности у него есть. На замечания учителей реагирует болезненно, может вспылить, наговорить дерзостей и затем... расплакаться.
Работу и профессию Феликс ищет престижную и выгодную, дающую быстрый и большой доход. Женится с выгодой, старается, чтобы материальные и иные положительные стороны брака сочетались с красотой и сексуальностью будущей жены.
Тяжело переносит стрессы, может легко спиться".
Не хочется соглашаться с таким определением, добавим взамен свое, выстраданное.
Люди бывают отличимые в толпе и бывают неотличимые. Первым поклон с почтением, последним – безразличие, локоть в бок.
Я был неотличим и даже очень.
Прыгал по тротуару с поднятой рукой, выскакивал на мостовую с опасностью для жизни, но таксисты пренебрегали, просвистывая мимо. Даже те, что тормозили, взглядывали на меня с сомнением, говорили после раздумья:
– Еду в парк…
Когда бывал не один, повторялось то же самое.
Друзья просили:
– Схоронись за углом.
Я хоронился.
Первое такси останавливалось на их призыв.
Распахивались двери.
Я выскакивал из-за угла.
– Еду в парк… – говорил шофер и укатывал за горизонт.
От себя не скроешься, друг мой, лучше себя не будешь.
Меня опасались.
Со мной отказывались ловить такси и с опаской присматривались ко мне на входе в метро.
– Уезжай, – сказали друзья. – Тебе тут не везет. Там будет нормально.
Но здесь уже…
На одной только неделе…
Гвоздь пропорол покрышку у машины.
Кондиционер не пожелал обогревать комнату, зато исправно ее холодил, хотя дело подошло к зиме.
Отказало дистанционное устройство для переключения телевизионных программ.
Телевизор покрылся полосами без особого на то повода; не отстал от прочих и прибор для измерения давления крови, утомившись от частого применения, – как мне без этого прибора?
Встал посреди квартиры, сказал громко, отчетливо, чтобы услышали и приняли к сведению:
– Всё равно нормально.
Дрогнули. Засомневались в своем неповиновении, а утомившийся прибор собрался с силами и показал нормальное давление крови, как у младенца.
Сто двадцать на шестьдесят.
Устыдился, должно быть, заодно польстил.
12.
"…как тебе его работа, друг мой?.."
"…странно. Очень странно. Собрано немало всякого, будто в посмертном сборнике…"
"…он и есть таков. Каждое сочинение – оно посмертное, к завершению деяний, автор уже иной, и работы будут иными, если, конечно, будут…"
На стене, рядом с камином, закреплена продолговатая плата бежевого цвета, – так пожелал Артур из Бейт-Лехема, мы тому не противились.
На плате поместили рисунки внуков наших и внучек, с младенческих их времен.
Больше всего рисунков Даниэлы, пять или шесть; смотрит на нас девочка в цветных нарядах, косички торчком: возле дома, под оранжевыми солнцами, с птицей над головой. И на каждом – на каждом ее рисунке – руки у девочки распахнуты на стороны.
Словно без утайки отдает себя миру, мир принимает в себя.
Злобу можно скрывать до поры до времени.
Доброта – ее не упрячешь.
Даже у птицы, что над головой у девочки, распахнуты на стороны руки-крылья.
* * *
Внуки мои не знают русского языка.
Правнуки не будут знать, так полагаю.
Книги мои не прочитают, в мой мир не войдут – другие не войдут тоже.
Человечество, слушай меня!
Плохому не обучу, человечество!
Попытаюсь, во всяком случае.
Этот сочинитель – это "Я".
"Я" – этот сочинитель, но никто о том не догадывается, никому нет дела.
