Заросшие холмы слева и справа.
Сосны, сосны и сосны.
И вдруг – по обеим сторонам – опаленные стволы, обгоревшие их макушки: пламя перекинуло язык через шоссе, с одного холма на другой, пошло бушевать дальше.
Она смотрела из машины и плакала.
Без звука.
Слезы текли по щекам, горькие ее слезы…
"Кто может плакать, тому дано и надеяться". Еду по той же дороге: всё заросло заново, не различить, где новые насаждения, а где прежние, чудом уцелевшие в огне.
Еду один.
Гляжу по сторонам.
Пережито. Передумано. Недоплакано.
Древние утверждали: "Есть некое удовольствие и в плаче", но она не позволяла хныкать. Пускать слезу. Просить, чтобы пожалели.
Мужчину не надо жалеть. Это профессия – быть мужчиной. Без нытья-оправданий.
Утверждал опытный страдалец:
– Когда у человека сломано ребро, ему больно кашлять и смеяться. А плакать почему-то не больно.
Сломал как-то ребро, кашлять и смеяться было неспособно, но так и не выяснил, болит ли оно при плаче.
Пускать слезу – мне не дозволено…
Камень на могиле отмыт от пыли, чтобы не спеклась на жаре.
Мы с сыном стараемся. Каждую неделю. Была бы довольна, чистюля.
Рядом мое место, другого не будет.
Умирать надо среди своих. Лежать среди своих. Где камень сходится с камнем.
Сказала на уходе:
– С тобой было не скучно…
Высшая для мужчины награда.
Ей не увидеть меня – стареющего.
Мне не увидеть – ее.
Раньше пришел, раньше бы мне и уйти, но нет ее рядом, а Ляпсус – вот он, на полке, единственный свидетель всей нашей жизни, ее взлетов и падений, шепота в ночи и стона от боли.
Смотрит на меня единственным глазом, будто ожидает, что надену бордовую юбочку на руку, один палец вставлю ему в голову, два в лапы – и прикроем глаза, он и я, вздохнем горестно.
"Счастие минувшее есть несчастие настоящее".
Кто это оспорит?
А глаза, которые стареют прежде всего, так и не выдали свою тайну.
Нам повезло с родителями…
…мне и старшему брату.
Повезло – не то слово.
Сколько добра получили от них, сколько тепла накопили – только раздаривай и раздаривай.
Их познакомил Карпилевич. Скорняк Карпилевич‚ которого помню стариком. Он приходил к нам в гости‚ пил чай с вареньем, а его обхаживали: Карпилевич заслужил, с Карпилевича оно началось.
1924 год, хупа в синагоге – Арбат‚ дом номер пять.
Отец приехал из Одессы: живой, подвижный, франтоватый, вечно забегал вперед, когда шли они вместе, даже когда прогуливались. Шлёма Фишелев Кандель – куда уж яснее? В обиходе Соломон Филиппович: тоже не спутаешь. Его уже не было на свете, а старики на бульваре всё вспоминали неугомонного Соломона; вымерли старики – вспоминали старухи.
Мама родилась в Ковно: тихая, деликатная миротворица. Ходила по стеночке. Садилась с краешка. Место уступала в трамвае и в жизни. Упиралась – не сдвинешь. Исчезала – не заметишь. Пряталась за ним‚ шумным и видным, будто ее и не было.
Но его не было без нее.
В год свадьбы мама работала стенографисткой, отец был десятником на строительстве железнодорожной ветки. Когда я появился на свет, отец поменял профессию, стал бригадиром сварщиков, под моей кроватью лежали газовые горелки, прутья присадочного металла, редукторы и прочий инвентарь.
Жили в коммунальной квартире в центре Москвы‚ окна на Никитский бульвар. Шкаф с немудреной одеждой. Стол под скатертью. Тюль на окнах колом от крахмала. За окном‚ меж двойных рам‚ охлаждались кастрюля с супом‚ бутылка молока‚ укроп с петрушкой. В той комнате выросли два сына; оттуда увезли отца, чтобы не вернулся назад, там же‚ на диванчике‚ умерла мама.
Жили скромно. Экономили. Не искали удовольствий особых. Одна была забота: заработать семье на прокорм. Если бы только семье! Отца распирала энергия, желание делать гешефты, но мама говорила:
– Соломон, нам хватает.
И он затихал на время.
Всю жизнь они поддерживали ощущение, что живем мы в доме избытка.
Гостями вечными. Подарками непременными. Прогулками по бульвару с нарядным ребенком. А по смерти не оказалось ничего. Ни серебра-хрусталя, ни одежд-драгоценностей – ничего! Пара пиджаков на плечиках. Пара стекляшек в коробочке. Но мы прошли через детство без унизительного чувства бедности. Мы были богатые! "Детей мы обеспечили"‚ – говорил он. Дети были обеспечены щедростью родителей‚ их теплотой‚ желанием прийти на помощь всем и каждому.
