И в самом деле, не стоять же так просто.
Костя слюнит палец и от глаза вниз по щеке проводит мокрую полосу. Это значит, у него текут слезы. Еще раз проводит - теперь он уже рыдает, даже вздрагивают плечи и морщится нос. Костя рыдает, а ребята хохочут. Им-то что?
- А теперь, Шмель, ты будешь стоять до конца урока за дверью, - говорит учительница, не оборачиваясь.
Костя выходит и слышит за спиной постепенно затихающий смех. Но стоять у двери - безумие: может пройти завуч или даже директор. И Костя отправляется в далекий путь до уборной на втором этаже. Теперь он смотрит на дверь с сине-белой табличкой, и ему кажется, что какие-то звенящие нити тянутся от него к этой двери. Она обязательно откроется… Вот сейчас! Еще шаг… И она открылась.
- Шмель, ты почему гуляешь во время урока? - спросила Вера Аркадьевна.
- А я… за мелом.
- Зайди в кабинет.
Вера Аркадьевна села за стол, а Костя остался стоять посреди комнаты.
- Опять выгнали?
- Почему выгнали? - пробубнил Костя.
- Я не знаю почему, это ты должен знать.
- А что мне, за мелом сходить нельзя? - вяло возразил Костя. Он понимал, что выкручиваться бесполезно, и сейчас сопротивлялся просто по привычке.
- Сколько раз на этой неделе ты ходил за мелом?
Костя промолчал.
- Уже два раза ученик Шмель ходил за мелом. Это - третий. Верно?
Ученик Шмель молчал. Да и что сказать? Такое уж Костино счастье. В третий раз на этой неделе выгоняют его из класса, и ни разу не удалось добраться до уборной. Сначала встретилась Елизавета Максимовна, потом Лина Львовна и вот теперь - завуч.
- Я уже не знаю, Шмель, что с тобой делать. Ну скажи сам - что мне с тобой делать?
Костя молчал, тоскливо глядя на картину, висящую за спиной Веры Аркадьевны. Мальчик в белой рубашке с пионерским галстуком, подбоченясь, трубил в горн. При этом он улыбался. Картина называлась «Горнист», хотя и без того было ясно, что это не водолаз или кто-нибудь там еще.
Костя молчал и чувствовал, что в нем просыпается ненависть к Петру Первому, ради которого выстроили эту школу с длинными скрипучими коридорами. Именно из-за него, царя дурацкого, стоит Костя перед столом и не знает, что ответить на вопрос Веры Аркадьевны. А если и ответит, то ему зададут новые, и если он в конце концов раскается, то будут опять вопросы, что бы проверить, действительно ли он распаивается или все это просто так.
- Ты ведь способный мальчик, Шмель, ты можешь учиться отлично, если захочешь, - сказала Вера Аркадьевна. - Тебе все дано: тысячи людей работают, чтобы ты мог учиться. А ты… Какой у вас сейчас урок?
- Ботаника.
- Вот видишь. Разве без знания ботаники можно стать хорошим агрономом или садоводом? А вдруг ты и сам станешь учителем ботаники?
- Я?! - На лице Кости такое отвращение, что Вера Аркадьевна начинает сердиться.
- Да, да, ты. Эта профессия ничуть не хуже других. Тебе уже пора подумать о своей будущей профессии. Ты ведь не маленький. Еще год, два, три… Время летит быстро. И я думаю… - Морщинистое лицо Веры Аркадьевны добреет. - Я думаю, что где-то уже строится ракета, на которой полетят в космос твои ровесники. Может быть, кто-нибудь из твоего класса. А может быть, и ты, а? Но нет. - Вера Аркадьевна с сожалением покачивает головой. - Тебя не возьмут на ракету. Полетят люди дисциплинированные и, прежде всего, обладающие прочны ми знаниями. Кстати, и знающие ботанику тоже.
Костя уныло смотрит на горниста. Ботаника, ракета… и опять ботаника. Вот если бы вдруг ожил и затрубил горнист на картине, было бы здорово! Вера Аркадьевна упадет в обморок и все забудет. Костя не хочет быть учителем ботаники. Он сам не знает, чего хочет. Просто еще не думал об этом.
- Неужели тебе не хотелось бы слетать на Марс? - И Вера Аркадьевна смотрит на Костю так, словно пропуск на Марс у нее в кармане.
Горнист на картине оживает. Его розовое лицо и галстук наливаются светом. Он чуть шевельнул головой. «На Марс! - трубит он. - На Марс!» Костя широко открывает глаза. Снится, что ли? Да нет, просто солнце вышло из-за облака и осветило картину.
- На Марс, Шмель, на Марс, а? - повторяет Вера Аркадьевна.
