Иоганн сел.
— Ну, что скажете?
— Я прибыл, чтобы отдать жизнь делу моего фюрера.
Редер неохотно поднял руку:
— Хайль! — Придвинул стопку анкет, приказал: — Пройдите в другую комнату и заполните.
Вайс взял анкеты, встал и, когда повернулся, внезапно почувствовал спиной, затылком прицельный, острый взгляд Редера. Томительно хотелось обернуться, чтобы встретить этот пронизывающий взгляд. Иоганн знал, что Гитлер верил в гипнотическую силу своего взгляда. И соратники Гитлера, перенимая манеру фюрера, тоже внушали себе, что обладают гипнотической силой. Иоганну хотелось испытать, может ли он глубоким спокойствием своего взгляда погасить настойчивое намерение Редера читать чужие мысли. Но он тут же подавил в себе это ненужное желание, осторожно вышел и тихонько притворил за собой дверь.
Анкеты содержали вопросы, на которые он уже множество раз отвечал на занятиях: чем подтверждается немецкое происхождение, мотивы, побудившие к отъезду в Германию, — все это было давно, четко отработано.
И сейчас он стремился только к тому, чтобы заполнить анкету за то время, в каком нуждается человек, не подготовленный к вопросам, обдумывающий ответы. Сдав анкету чиновнику, Вайс ждал в приемной, предполагая, что теперь Редер займется им более основательно. Ждать пришлось долго. И когда наконец его вызвали, Иоганн был удивлен вопросом Редера:
— А, вы еще тут?
— Господин штурмбаннфюрер, — твердо сказал Вайс, — я был бы счастлив, если б вы уделили мне несколько минут.
Редер нахмурился, лицо его приняло подозрительное выражение.
— Я хотел бы просить у вас совета, — коротко пояснил Вайс. — О вашем высоком положении в рейхе мне говорил господин крейслейтер Функ, у которого я работал шофером.
Крупное лицо Редера расплылось в самодовольной улыбке.
Иоганн продолжал, скромно опустив глаза:
— Как вам известно из моей анкеты…
— Да, там все в порядке, — небрежно бросил Редер.
— Господин Функ был доволен моей работой. Но я холост. И господин Функ говорил, что это несолидно — быть холостяком в моем возрасте. Не помешает ли это найти мне здесь хорошее место?
Редер, откинувшись в кресле, хохотал. Тугой живот его подскакивал.
— Ну и простак же ты! — захлебываясь от смеха, твердил Редер. — Ему, видите ли, нужно благословение штурмбаннфюрера!
Вошел чиновник. Редер кивнул на Вайса:
— Он просит меня найти ему девку, чтобы начать немедленно плодить солдат для фюрера, а самому уклониться от военной службы. Ну и шельмец! — И махнул рукой в сторону двери.
Вайс с виноватым и растерянным видом откланялся и вышел.
Несколько минут спустя чиновник, усмехаясь, выдал ему документы, внушительно заметив при этом:
— Ты не из умников, но это не беда, если ты умеешь водить машину. Достаточно хорошей рекомендации, и, возможно, для тебя найдется место в нашем гараже. Моя фамилия Шульц.
— Слушаюсь, господин Шульц! Очень вам признателен.
Вернувшись в общежитие, Вайс с радостью узнал, что посыльный принес ему записку от Генриха. После прохождения проверки репатриантам разрешили выходить в город. Вайс направился по адресу, указанному в записке.
Генрих занимал апартаменты в одном из лучших отелей. Он был не один: оберштурмбаннфюрер Вилли Шварцкопф, как и обещал, встретил племянника и в этот же день собирался выехать с ним на машине в Берлин.
Генрих представил Вайса своему дяде. Тот, не подав Иоганну руки, небрежно кивнул головой с черной, зачесанной на бровь, как у Гитлера, прядью. Над толстой губой его торчали гитлеровские же усы. Был он тучен, лицо потасканное, под глазами мешки, одна щека нервно подергивалась.
На круглом столике, кроме обычного гостиничного телефона, стояли в кожаных ящиках два армейских телефонных аппарата, толстые провода их змеились по полу.
Генрих сообщил Вайсу, что уезжает в Берлин и, возможно, больше они не увидятся. Потом сказал покровительственно:
— Памятуя твои услуги моему отцу… Если ты в чем-нибудь нуждаешься… — и вопросительно посмотрел на дядю.
— Да, — сказал оберштурмбаннфюрер, доставая какие-то бумаги из портфеля, на замке которого была цепочка со стальным браслетом, — можно дать ему денег.
Иоганна больно уколол пренебрежительно-снисходительный тон Генриха, та легкость, с которой его недавний друг расстается с ним. Он понял, что необратимо рушатся надежды, возлагаемые на дружбу с Генрихом, на возможность использовать Вилли Шварцкопфа, а ведь он на это рассчитывал, и не он один…
