— Действительно…
— Здорово придумано! — вынужден был похвалить и Чэсь, забыв обиду. — Например, запишем: «Клад лежит на кладбище под дубом». Курт прочитает…
— Нет, — вмешался Дмитрок, — лучше запишем: «Клад на дне Березины, в глубоком омуте…»
Михаль остановил их фантазии:
— Хорошо. Значит, завтра с утра я еду в город. Заодно спрошу у Оксаны, почему она так долго задерживается. Вы крутитесь у «геологов» и в Курта на глазах, купайтесь, ловите рыбу — как обычно… Только никуда не суйтесь сами, без меня, старайтесь не говорить с ними, чтобы даже случайно не проболтаться…
Михаль нарочно кое-что из вчерашнего от друзей утаил. В городе, после звонка Оксане, он собрался сходить в краеведческий музей и любыми правдами и неправдами испросить разрешения, чтобы хоть краешком глаза взглянуть на копию бересты. Из головы не шли слова лысого, которые тот повторил аж дважды: «Может, талеры тут ни при чем?» И второй раз: «Да, может, никаких трех монет вовсе не существует?»
Михалю казалось, что главное в этой истории не столько монеты, сколько таинственная береста, на которой крестик и латинское слово «CLAD»… Чтобы хоть разок взглянуть на эту копию бересты, подержать в руках! Музей на ремонте — ну и что? Там же не одни рабочие. Должны быть и сотрудники, надо же кому-то хотя бы стеречь экспонаты.
Глава 26. «Самостоятельность» Дмитрока и Чэся
Вечером Михаль забежал к Оксаниной бабушки. Поздоровался, остановился на пороге, совершенно не зная, что придумать. Не придумал лучшего, как притворно удивиться:
— Разве Оксана еще не приехала?
— Нету, Михалка, — ни самой, ни письма, ни весточки! И почему она не едет, ведь уже лето давно!
— А вы напишите ей, спросите.
— Пока то письмо дойдет… — Вот если бы позвонить, — бабушка посмотрела на Михаля с надеждой. — Но ведь это в город надо ехать и заказывать, а с меня такая «заказчица»…
Вот так! Все само собой сделалось. Теперь не нужно ломать голову, можно сказать родителям правду. Сказать, баба Анна попросила, чтобы он съездил в город и позвонил Оксане.
Вскоре в Михалевом кармане лежала бумажка с шестью цифрами.
— Ох, спасибо тебе, внучек, — сделай ты мне такую работу… Только он собрался выходить, как в веранде раздались тяжелые шаги. В дом заглянул дед Макар. Не ожидал увидеть здесь Михаля, неприязненно бросил на него взгляд.
Михалю захотелось сказать деду что-то едкое. Но, как назло, ничего не пришло на ум. Злясь на себя, вынужден был распрощаться.
— Я к тебе, Анна, с такой просьбой… — услышал он, когда закрывал за собой дверь.
Адрес пришел брать… Вот удивится баба Анна!..
Назавтра утренним автобусом Михаль отправился в город.
Без своего командира парням нечего было делать. Да еще погода испортилась: пасмурно, ни позагорать, ни искупаться. Прошлись туда-сюда по улице. Постояли возле пустой школы. На дверях — замок. От колодца идет с ведром воды школьная уборщица тетя Нина.
Чэсь толкнул Дмитрока в сторону, прошептал:
— А давай попросим ключ от шкафа? И еще раз хорошо там покопаемся.
— Михаль сказал, ничего без него не делать.
— Да что за командир Михаль? В конце концов, я, а не он, нашел монету. Он и так слишком много на себя берет, везде успеть хочет… А мы? Тетя Нина! — крикнул Чэсь. — Вы не откроете нам школу?
— Школу? — уборщица остановилась. — Зачем вам? Тоже придумали… Марш отсюда, играйте! То вас насильно в школу не загонишь, а то среди лета придумали…
Еще побродили по улицам. Спустились к реке.
— Когда знаешь, что этот Курт сюда лазит, — сказал Чэсь, указывая на скрытый в чаще шалаш, — то самому неохота в него влезать.
И действительно, в шалаше было темновато, сыро, как-то неуютно.
Чэсь был сердитый сегодня. Его словно все время подмывало доказать и себе, и Дмитроку, что они равны с Михалем, у них такие же права на поиски клада, как и у него. Подумаешь, забрался в сарайчик, подслушал «геологов»! Просто повезло.
Чэсь развернул тетрадь, взял карандаш, задумался.
— А Михаль сказал…
— Да что ты с этим Михалем! Я сам себе Михаль! — и написал: «раздобыть копию бересты, которая находится в шкафу, который стоит в углу школьного коридора».
Чтобы Чэсь знал, какой вред эта запись принесет всей компании, он, конечно, сейчас не улыбался бы так довольно:
