— Друзья! Семен не пьет уже восемнадцать дней! Давайте похлопаем ему и поддержим! — восторженно кричит ведущая, пубертатные ее прыщи при этом краснеют.
Семен сидит — дурак дураком, глазами хлопает. Он уже пережил несколько белых горячек, лечился в дурке. У него больше нет мозгов. Одна только фиолетовая оболочка осталась от человека.
— У него цирроз печени, скоро подохнет, — интимно шепнул мне на ухо сосед — полный розовощекий парень лет тридцати.
— Ну и дурак, значит, этот Семен. Спиздил сам у себя целых восемнадцать дней. Цирроз неизлечим. Пил бы уже до конца, все равно шансов выжить у него нет, — может быть несколько жестоко отвечал я.
— Алексей Шустер, — с уважением представился парень после моих слов.
Потом выступал местный активист, тоже, естественно, алкоголик. Этот гнал вообще полную бредятину.
— Друзья! Товарищи мои по несчастью! Страшная беда постигла каждого из нас. Коварный и беспощадный враг — алкоголизм — вероломно вторгся в нашу с вами жизнь. Задача у нас одна — бороться с этой опасной болезнью.
Речь его своей нелепой патетикой напоминала мне коммунячью политинформацию.
Ну уж эту проповедь я слышать был не в силах и потому попросил у девушки слова для выступления. Она обрадовалась — как же, человек впервые пришел на собрание и уже хочет высказаться. Такое редко бывало в ее практике. Алкаши в основном сидят тихие, в пол смотрят, слова из них выходят с трудом, как из почти пустого тюбика зубной пасты.
— Удобно как у вас получается — болезнь, — начал я свою речь. — Может быть, вам еще бюллетень выдавать на время запоя? Никакая это не болезнь, а просто распущенность, слабость, дурная привычка. Хорошо очень вы, товарищ, устроились: «я болен, лечите меня давайте».
Ведущая занервничала, посмотрела на часы и перебила меня:
— Аркадий затронул интересную тему, но мы обсудим ее после чаепития.
Началось чаепитие. Алконавты с отвращением хлебали жидкий чаек и мечтали о водке, это явно читалось по глазам. Руководительница отвела меня в сторону и тихо попросила:
— Аркадий, вам, вероятно, пока еще рано посещать подобные мероприятия. Это действительно больные люди, и вы своими высказываниями травмируете их расстроенную психику. Я убедительно прошу вас не приходить больше на наши собрания.
— Успокойтесь, не приду. И вам, милая девушка, советую перестать с нами возиться. Найдите себе молодого здорового парня и съездите с ним отдохнуть куда-нибудь, — посоветовал я.
— Я не могу бросить этих несчастных людей, я обязана помочь им вылечиться.
— Вылечить их можно только одним способом — дать каждому по лопате и отправить в пустыню колодцы копать. Месяца на три. А потом ампулу зашить каждому в задницу.
— Очень прошу вас — оставьте нашу группу в покое, вы рассуждаете, как фашист, — в голосе девчушки послышались беспомощные, но в то же время агрессивные нотки.
Я не стал с ней дискутировать, а подмигнул Алексею Шустеру. Он меня сразу понял. Мы вместе вышли из собрания, взяли бутылку водки и прекрасно завершили вечер, закусывая алкоголь лимонами, сорванными прямо с дерева.
В Общество я больше не приходил, у меня был уже другой план. Я сам решил избавиться от пагубной привычки и точно знал, как это сделать.
Бросить пить несложно. Не пьешь — и не пьешь, очень просто. Тут другая проблема возникает — вакуум. Время, которое раньше посвящалось водке, остается свободным, его некуда девать. И если сразу же не найти какого-то увлекательного занятия, то опять потянет на спиртное. Чем же трудящемуся забивать этот вакуум? Некоторые переходят на марихуану, употребляют другие наркотики, но я не приемлю такой вариант. Какой же смысл менять одно зелье на другое? Можно в распутство удариться, можно начать что-нибудь страстно коллекционировать или выпиливать лобзиком.
Я выбрал для себя другой путь. Купил в кредит очень хороший современный фотоаппарат, надежную японскую зеркалку. И началась у меня совершенно другая жизнь, насыщенная, интересная. О водке и вспоминать не хотелось. Я не выпускал камеру из рук, брал ее с собой на рыбалку, в гости, таскал в сумке на работу. Я фотографировал все, что привлекало мое внимание. На рынке я снимал голых, ощипанных куриц. Они выглядели как-то невероятно сексуально, вызывающе бесстыдно, удивительно развратно. Колоритные торговцы также оставались на моей пленке. Дохлые рыбы, выброшенные штормом на берег, старые, изъеденные ржавчиной машины, которые уже давно хозяева бросили на пустыре, рыбацкие лодки, спутанные сети, натюрморты с селедкой и луком, закоптелые медные чайники, раковины моллюсков — все это фиксировал мой новый надежный друг — фотоаппарат. Я на время стал счастливым человеком.
