По рыхлому снегу бежать тяжело, все равно что бежать по колено в воде: как только начинаешь набирать скорость, того и гляди рухнешь лицом вниз.
Леди и Грета выскочили из дому в соломенных шлепанцах, некоторые бежали прямо в ночных рубашках, кое-кто успел завернуться в одеяла.
Андерсоны добежали уже почти до края леса, как вдруг Леди отшвырнула в сторону свою кастрюлю и с криками: «Библия! Библия осталась!» – кинулась назад.
Никто не слышал ее. Она бежала к горящему дому. Когда Андерсон сообразил, что его жена исчезла, остановить ее было уже невозможно. Он даже не смог бы перекричать остальных, такой стоял гвалт. Родные остановились и смотрели ей вслед.
– Бегите же! – кричал им Орвилл, но они не обратили на него внимания. Теперь уже все, кто успел выбраться из дома, добежали до леса. Пламя освещало пространство на сотни футов вокруг дома, и снег отсвечивал неровным рыжим отблеском пожара, а по нему, словно всполохи осязаемой тьмы, плясали неясные тени клубящегося дыма.
Леди скрылась за дверью кухни и больше не появилась. Крыша рухнула внутрь, стены аккуратно, как костяшки домино, распались в разные стороны. Было видно, как три сферических силуэта взмыли над землей. Строго, подобно эскадрилье в боевом порядке, они заскользили к лесу, двигаясь почти беззвучно, так как треск и шум пожарища заглушал их ровное жужжание. Они летели треугольником, под ними таял снег. И талая вода пузырилась и поднималась паром.
– Зачем ей это понадобилось? – спросил Андерсон у дочери, но заметив, что та на грани истерики, обнял ее одной рукой, а в другой зажал кусок веревки, которую схватил, пробегая по двору мимо садовой тачки, и они пустились догонять остальных.
Орвилл и Нейл тащили на себе босую Грету, которая своим могучим контральто выкрикивала непотребные ругательства и проклятья.
Орвилл совершенно потерял голову, и все же где-то за этим безумием, совсем близко, притаилось торжество, безрассудный восторг, от которого хотелось хлопать в ладоши, как будто пожарище у них за спиной – это всего лишь невинный праздничный костерок по случаю встречи однокашников и дружеской пирушки.
Когда он кричал: «Скорее! Скорее!» – трудно было понять, кого он подгоняет: Андерсона и Блоссом, или три зажигалки, настигавшие их.
«Мы, наверное, погибнем», – подумала Мериэнн, когда они наконец остановились, и к ней вернулась способность думать. Хотя от холода думать было почти невозможно. Она силилась понять, о чем толкует Андерсон. Они кружком стояли в снегу, и он говорил: «Ну, посмотрим, кто чего набрал». Было страшно холодно, да еще, когда она упала, снег набился ей под пальто и за шиворот. В темноте все еще шел снег. Что делать, если она простудится? Где жить? А что будет с малышом?
– Мериэнн! – выкрикнул Андерсон. – Она же была здесь, куда она делась?
– Мериэнн! – нетерпеливо рявкнул Бадди.
– Я здесь, – проговорила она, шмыгая носом и втягивая сочившуюся из него водицу.
– Ну а ты что успела взять?
Она что-то держала в окоченевших руках (варежки были забыты), но сама не знала, что Она подняла руки, чтобы разглядеть, что же это.
– Фонари, – сказала она. – Фонари с кухни. Но один поломан, стекло разбито. – Она только теперь вспомнила, что упала на него и порезала коленку.
– У кого есть спички? – спросил Андерсон.
Спички нашлись у Клэя Кестнера. Он зажег уцелевший фонарь, и при свете Андерсон пересчитал их по головам: тридцать один. Повисла долгая тишина, беглецы вглядывались друг в друга, осознавая свои потери. Восемнадцать мужчин, одиннадцать женщин и трое детей.
Мэй Стромберг разрыдалась. Она потеряла мужа и дочь, но сын был с ней. В панике Денни не мог разыскать башмак с левой ноги, и Мэй три мили тащила его на детских саночках. Закончив подсчеты, Андерсон велел Мэй успокоиться.
– Может, там хоть еда осталась, – говорил Бадди, обращаясь к отцу. – Может, они не все спалили, и хоть что-нибудь еще годится в пищу.
– Сомневаюсь, – заметил Орвилл. – Эти чертовы огнеметы исключительно чисто работают.
– На сколько же нам хватит того, что есть, если мы сможем экономить и хорошенько растянем запасы? – спросил Бадди.
