Шаутбенахт - страница 61

Шрифт
Интервал

стр.

— Колодцы травил?

— Травил.

— Часы останавливал?

— Останавливал.

— Щенят ловил (которых топили)?

— Ловил. Да еще человеческими именами нарекал.

— А сколько народу поусыплял?

— Да тыщ двадцать.

— Тогда порядок.

И не пошел Котенко на майора Еремеева, потому что Еремеев на своих солдат полагался. Он сидел в комендатуре и там на них полагался:

— Что, ребята, не выдадите своего майора?

— Не выдадим, ваше высокоблагородье товарищ майор.

И тогда злые подсказали Котенко Еремеева на удочку взять. Видит Еремеев, как в окно к нему удочка лезет с запиской. Глянул, а там фотограф удит: сидит без выражения, а стекла в очках совсем белые — от инея. Принял Еремеев записку. «Дочерь Ваша Дора на уроке физкультуры очень худо сделалось. Поспешите приттить в школу». Выглянул из окна, хотел о чем-то спросить, а фотограф исчез. Еремеев — бедняга, горло сжало. Выйти из комендатуры — все сгубить. А Елена Ивановна любящая, с надеждою рушащеюся… Бедная моя. Знает, не знает? Никого ведь рядом. Никого рядом с Еремеевым нет. Схватил графин, плеснул воды в стакан, чтоб горло от спазмы избавить, а та на сердце перешла. И как может заболеть оно, так заболело оно у Еремеева. «Ах, Господи, — думаю, — Доча в школе, Елена Ивановна дома. Сам в комендатуре». И не стерпел, побежал по улице. Пускай весь город смотрит, как майор Еремеев по улицам в распахнутой шинели бежит. Только сказала в сером халате на гардеробе баба, что это три дня уж, как Доча моя в школу не ходит, и, значит, обман, ловушка. Как тут закричат разными голосами:

— Ой, горит, горит, батюшки, комендатура!

Майор Еремеев в сторону, на двор, за дрова, за сараи. Так одолел меня, Еремеева, Котенко-майор.

Прячась в лесах, Еремеев не думал о семье, это была прежняя жизнь, из прошлого сияли огни ГОЭЛРО — так оно само думалось и настигало меня. Сказал тогда себе так, диким зверем ставши: «Что думать, ясно, что Елена Ивановна — красавица, высокое начальство собой пользует», — и не дал возросшему уж стону вырваться — прав таких не имелось, — а стон вогнал внутрь мыслью, что сытно и тепло ей, ибо знал страдалец, что нет истиннее чувств, нежели эти. Дочу же его прежних лет детдом прижал к своей груди. Будет учиться там, состригут ей косички. Так что если за их благо чистая тревога — нечего думать, а если за себя — нет прав уж таких. Но думалось. Тогда сказал себе: «Чтобы избавиться от этой мысли навсегда, тайно проникну в город и все узнаю».

Вот ночью от черной полосы леса на белое поле снега отделилась моя фигура. Она пошла за сарай, за дрова и вышла на двор комендатуры. В руку взял пистолет.

— Узнал? — спрашиваю.

Адъютант увидел, что я ему в грудь целю:

— Товарищ майор, не убивайте, никогда близко так смерти не видал. Молодой. Все дам, товарищ майор, кошелек в этом кармане, сапоги сымайте. Молодой.

— Что с Еленой Ивановной и Дочей сделалось?

— Товарищ майор, как матери родной клянусь — не я.

— Что?! Застрелю!

— Товарищ майор, родной, как матери, правду…

— Говори.

— Значит, Елену Ивановну в детдом, они сперва все думали, что их высокому начальству готовят, а их просто стам солдатам, наверное, стеречь супостат ваш приказал. Солдаты рассказывали, что долго бились они и кричали, что не им сие предназначено, а к утру такие сделались, что только в детском доме горшки выносить и годились. А вот Дочу вашу передали высокому начальству.

— А теперь давай сапоги… и шинель, и кошелек — все давай.

— Есть все давать. Вы ведь не стрельнете, товарищ майор?

— Не стрельну. Только в голову рукояткой ткну, чтоб сознание потерял и не закричал, когда я уйду.

— Спасибо вам, товарищ май…

Седой волос плетет голову майора Еремеева. Не за себя — за Дочу, за Елену Ивановну, за квартиру, где столько счастья они перевидали, мстителем стал. Но тут вошли немцы, сея смерть и разрушение. «Да-с, именно сея смерть и разрушение», — говорю я, потому как еще не остыло офицерское сердце. И не стал на их сторону, обождал, пока назад уйдут, и тогда пошел на Москву. Движется майор Еремеев по большой Смоленской дороге и думает: «Скоро ли примкнет ко мне народная армия?» Так никто и не примкнул. Правда, в Истре повстречался одинокий воин. Но оказался ранен — был без ноги, висело только колено. Этот воин распугал всех, потому что вершил суд. Стоя посреди улицы, он кричал страшным голосом:


стр.

Похожие книги