Огненными буквами,
Роги-Ноги».
Молчание. Аркадий резко встает, оттолкнув кресло-качалку. Сильный молодой человек: оно отлетает в темный угол. Сцепив на затылке пальцы, Аркадий принимается ходить по комнате. Вдруг останавливается:
— Норманд! — и смотрит так, как если б одним окриком можно было прогнать наваждение. Как если б это была чья-то придурь. — Норманд, тебя разыгрывают, и, признаться, ловко. Не теряй головы. Сейчас мы все выясним. Во-первых, кто рассказал Сергевне всю это белиберду? «Люди…» Кто именно? Сергевна?
Но старуха исчезла.
— Няня? Куда она девалась… — Норманд, казалось, вышел из состояния оцепенения. — Няня?
Однако комната была пуста.
— Ничего не понимаю, — говорит Аркадий. — Она же никуда не уходила, дверь закрыта. Не этот же рогатый ее унес.
Подходит к окну и машинально толкает раму. Заколочена.
Норманд:
— Постой, Аркадий, послушай, здесь что-то не так. Я это чувствую всем своим нутром… своим горбом. Ты никогда не видел мой горб. Это огромный нос, обращенный ноздрями вверх. У меня ужасное предчувствие, Аркадий. Здесь арифметика тебе не поможет.
Раздавшийся странный звук пугает обоих. Словно предсмертный стон. От него по спине пробегают мурашки. Он умолкает, но через мгновение повторяется с новой силой. В поисках его источника Аркадий мечется по комнате. Но тут Норманд вскакивает, как ужаленный, и заглядывает под диван, на котором сидел:
— Няня! Что это ты затеяла? Вылезай!
Старуха, охая, выползает. Аркадий утирает рукавом лоб:
— Ну, Сергевна, ну, старая… Чего тебя угораздило лезть туда?
Старуха продолжает охать. Потом начинает плакать, как ребенок.
— Ну, нянюшка, голубушка, ну, будет, — успокаивает ее Норманд, — ну, чего ты испугалась?
— Испугаешься тут, — всхлипывает нянька, — испугаешься, когда от Роги-Ноги уже письмо пришло. Теперь и сам пожалует.
— Обрати внимание, по отдельности ни письмо, ни все эти россказни не страшны, разве что необъяснимость их стечения. Ее же, наоборот, пугает только чудище. — За деланой рассудительностью Аркадия кроется страх.
Норманд его не слушает.
— Расскажи, расскажи, нянюшка, как это «пожалует»?
— Очень просто, он дорогу-то теперь знает.
— Почему «теперь»? А раньше? Да ты сядь. А лучше ложись, ложись — и все расскажешь.
Обессиленная, старуха ложится.
— Он уже раз приходил, хотел дорогу разведать.
— Откуда ты знаешь?
— А глаза мои видели, он в том углу стоял.
— Как это?
— Вы покудова письмо читали, он там стоял, — показывает на кресло-качалку. — Вот я под диван и схоронилась.
— А зачем ему надо было опять уходить?
— А он воротится, красу наведет и воротится.
— Красу? Что за красу?
— Чтобы нас усыпить. Он нарумянится, он напомадится, и дух от него пойдет сонный. Кто почует его — не возрадуется.
Тут вмешался Аркадий:
— Ну, довольно. Ты поговорил, теперь мне позволь. Скажи, Сергевна, откуда тебе известно вообще про Роги-Ноги? Читала ль где или слышала?
— Читала… скажешь. Видела своими вот глазами, как тебя вижу. Стоит огромный, красный…
— Да нет, это ты сейчас видела, а до того, раньше, ты ведь о нем и раньше знала. От кого?
— Люди рассказывали.
— Какие люди? Мне люди ничего не рассказывали. И ему ничего. Значит, не все люди про это знают. Ты постарайся вспомнить, кто тот человек, который тебе это сказал, как его зовут?
Старуха (помолчав немного):
— Ну, Уляшка Дворникова.
— Вот видишь. А она откуда знает, ей кто рассказывал?
— Кто? Люди, кто еще?
— А все-таки? Вспомни, потрудись, может быть, она говорила, что кто-нибудь просил тебе непременно пересказать, да чтобы мы об этом ненароком узнали?
— Да не вем я, не вем ничего.
— В слушании дела объявляется перерыв. Отдыхай, старая. (Обращаясь к Норманду.) Дело ясное, что дело темное. Схожу к Уляшке.
Норманд качает головой и вздыхает.
— Ты чего?
Норманд:
— Спит Уляшка мертвым сном. Поздно уж ее расспрашивать.
— Что значит поздно? Разбужу. Не прынцесса.
— Ну, смотри.
— Норманд, ей-богу, я тебя не понимаю. Тут бредни, а ты…
Уходит. Норманд смотрится в зеркало — лицо, шею. Снимает пиджак, развязывает галстук, отстегивает пластрон. Все очень медленно, красуясь перед кем-то неведомым. Повернувшись спиной к зеркалу, чешется о него своим пиком. Сначала легонько, затем все яростней. Зеркальная поверхность больше не приносит ему облегчение. Тогда он ложится на спину и, быстро суча ногами, движется по полу — будто плавает. Так же точно появился он на сцене впервые.
