— Шарло,— сказал он,— я сэкономил для тебя немного денег... Видишь ли... Господин Теодор Франц и твой отец о них не знают... Мне удалось снять концертные залы дешевле, понимаешь... тут тысяча марок...
— Тысяча марок? Мне — мне самому...— Шарло пожирал глазами деньги.— Они мои? Все мои? — Он взял их, разложил кредитки веером на диване, и гладил их, и отходил в сторону, и любовался ими.
Он говорил без умолку. О том, что он накупит, о том, что он подарит... на все эти деньги.
Он разделил кредитки на несколько частей: вот эти — для одного, эти — для другого.
— Тут, наверное, хватит на платье для мамы... на шелковое платье...
Он долго болтал о матери и обо всех своих братьях и сестрах,— как они живут, какие они, какая у них квартира...
— Мама — она теперь часто плачет...
Вдруг он залился краской и умолк.
— Ну да... потому что...— Шарло сам едва не разревелся.— Ведь это неправда, будто мама умерла... Это все придумал господин Теодор Франц... Мама дома... Отец посылает деньги ей, чтобы она их хранила...
Они собрали кредитки и зашили в курточку Шарло, под подкладку.
— Эти деньги ты лучше отдай тете, Шарло. Пусть никто о них не знает... Тогда ты сможешь их взять, если захочешь что-нибудь купить... а не то...
— Хорошо... я отдам их тете... тогда я смогу их взять... когда захочу...
Шарло подошел к господину Беккеру и на цыпочках потянулся к нему.
— Вы так... добры ко мне,— сказал он.
— Что ты, Шарло!—Господин Беккер провел своей белой рукой по волосам мальчика.
— У вас есть дети?— спросил Шарло.
— Нет... У меня нет детей...
— Жалко...
— У меня никогда не будет детей, Шарло.— Рука господина Беккера соскользнула на плечо Шарло, и он на мгновение прижал мальчика к себе...
— А теперь пора складывать чемодан, дружок...
Прощаясь с господином Беккером, Шарло заливался
слезами.
Семья господина Эммануэло де Лас Форесаса по-прежнему ютилась на шестом этаже. Госпожа де Лас Форесас поседела. В остальном все осталось как было.
В два часа господину де Лас Форесасу подавали в постель первую чашку кофе. Потом он вставал. Госпожа де Лас Форесас помогала мужу одеться. Во время этой процедуры она дрожала, как осиновый лист, потому что по утрам муж обычно бывал слегка не в духе. Чуть что он пускал в ход щипцы для завивки. Стоило ему не угодить, и он больно тыкал ими в шею госпожи де Лас Форесас.
Вся семья замирала от страха, пока господин де Лас Форесас совершал свой туалет.
Покончив с одеванием, господин де Лас Форесас уходил из дома. А госпожа де Лас Форесас бродила из комнаты в комнату, с трепетом поджидая его возвращения.
Девять полуголодных малышей росли, как сорная трава.
Шарло сразу вошел в привычную колею. Он даже ни разу не спросил о деньгах.
В один прекрасный день в доме не осталось ни гроша. Госпожа де Лас Форесас плакала в три ручья. Ей нечего было подать мужу на обед.
Шарло пошел к тетке и взял тысячу марок. Госпожа де Лас Форесас зашила девять сотен в старую перинку.
Но в душе Шарло, точно у затравленного зверька, затаилась глубокая, тупая ненависть к отцу.
Господин де Лас Форесас часто вывозил сына в свет. Они ходили в театры и в оперу. Господин Теодор Франц предоставил им ложу. В последние дни каникул Шарло катался в Булонском лесу на двух маленьких пони. Шарло был одет в шотландский костюмчик. И пони и костюм подарил господин Теодор Франц. Добрая душа!
Госпожа де Лас Форесас приходила в парк и, сидя на скамейке, глядела, как Шарло проносится мимо в длинной цепи экипажей.
Но месяц истек, и они уехали «осваивать» Америку.
Вообще-то говоря, господин Теодор Франц Америку не любил. Америка оскорбляла его эстетические чувства. «Я не барабанщик»,— говорил господин Теодор Франц.
В Америке он нажил целое состояние.
Шарло делал все, что от него требовали. Ночи он Проводил на железной дороге и часто давал по два концерта в день. У него появился какой-то странный сонный взгляд, он ни к чему не проявлял интереса. Рот он открывал редко. Если он и думал что-то про себя, то, во всяком случае, никому не докучал своими мыслями.
Только непрерывно курил сигареты.
Час за часом прикуривал он одну сигарету от другой и, не мигая, глядел на голубой дымок. Под конец вокруг него стояло облако дыма.
