– Спроси, отчего у него нос такой длинный и сопливый, – пристаю я к нему.
– Чего?! Иди, не мешай, – сердится он.
Я хожу за ветеринаром по пятам, приглядываюсь к его носу. Он спотыкается об меня и быстро-быстро что-то говорит. Глаза у него синие, как льдинки. Бедняга. Совсем больной, вот и с глазами у него не в порядке…
Гость и брат целыми днями возятся с больными оленями. Я слежу за лечением. Под вечер, усталая, говорю маме:
– А ведь русский-то сильно болеет! Даже глаза посинели… Ты мне, мама, больше не суй мукчу в нос, лучше палкой по голове стукни…
За ужином я села рядом с ветеринаром. Он продолжает швыркать носом. Я не выдержала, встала, да как засуну ему свой палец в нос! Гость не растерялся – взял и прищемил пальцами мой!.. Сразу стало мокро и противно.
– А ну-ка, иди высморкайся! – крикнул брат. Я выскочила на улицу. Сморкаюсь старательно, громко, чтобы дома слышали.
Зашла, скромно села с краю. Родные о чем-то разговаривают с гостем. Вдруг он помял бумажку и снова зажал мой нос! Я схватила лучину и ткнула его в бок:
– Этим меня по голове ударь, а нос мой не трогай!
Он удивился, вытаращился на меня. В глаза смотреть страшно, такие синие!
– Вот так ударь, вот так! – я несильно стукнула себя лучиной по лбу.
Ветеринар пожалел меня и дал конфету. Я вежливо поблагодарила по-русски:
– На здоробье.
– Зачем тебе надо, чтобы все тебя по голове стучали? – сурово спросил брат. Мама его поддержала:
– Когда я была маленькой, стеснялась чужих, а ты ко всем лезешь!
А я не умею стесняться. Я люблю разговаривать с чужими, от них можно узнать много нового. Гостям нравится со мной общаться. Смеются всё время. Если человек смеётся – значит, доволен разговором. Разве не так?
Немного погодя мы с ветеринаром подружились и стали понимать друг друга без слов. Он подарил мне открывашку для банок и научил, как открывать. В это время как раз привезли консервы в стеклянных банках, и ко мне стали приходить люди. Я куда-нибудь пряталась и выходила с уже открытой банкой. Меня хвалили и даже приносили угощение. Некоторые просили показать открывашку, но я не показывала. Могли же мы с русским, как сопливые люди, иметь свои секреты.
У всех пастухов одинаковые шапки. Они путают их и выясняют, где чья. Зовут меня. Нюх у меня острый, как у Пенки, и наблюдательность отличная. По запаху и виду шапки я быстро определяю владельца.
– Это шапка Никуса, эта – Эрчэни, вот Ванчика. Кривая – Екю, мохнатая – брата, приплюснутая – мамина, а это – моя!
Всем нравится, как я «узнаю» шапки. Мы в шутку относимся к ним, как к живым, и даём имена. Если, к примеру, наступишь нечаянно на упавшую шапку Никуса, он кричит:
– Ой-ой, не топчите Никусову голову!
Екю говорит о своей нежно:
– Кривулька моя.
Брат называет шапку Сюркэчэном, его и самого так зовут. Мою вешают со словами: «Шалунья Нулгынэт».
Если кто-то приходит к нам в моё отсутствие, я сразу узнаю об этом по запаху.
– Мама, кто был?
– Начальник из района. Привёз тебе конфет.
– Ух ты! Много? Хватит всем по одной?
– Вон кулёк лежит, – мама отвлекается от шитья, смотрит недовольно. Ей не нравится, что я всё раздаю. – Опять себе ничего не оставишь?
– Плакать будут, если не поделюсь. Помнишь, как плакал Екю, когда ему конфетки не досталось?
– Нарочно!
– Ничего не нарочно! Чай пил и плакал. Я видела – щёки были мокрые.
– Ага, чаем плакал…
Запах у конфет чудесный. Одну я тут же кладу в рот. Сладко!
– Мама, скажи брату, пусть поймает моего тугута.
– Зачем?
– Конфетой угощу. В прошлый-то раз не угостила, Екю свою конфету отдала.
– Ладно, скажу. Иди, не мешай человеку…
– Какому человеку? – оглядываюсь я. Кроме нас с мамой, в палатке никого нет. – О ком ты?
– О себе, – ворчит она. – Что я – не человек?
– Конечно, не человек! – хохочу я. – Ты же мама!
Переезжаем. На дороге слякоть, снег вперемешку с водой. Я кругами скачу на олене по кличке Санырыкан. Мама посылает меня на помощь пастухам. Я рада, еду искать оленей. Надо пригнать отставших в стадо.
Увидела чернеющего в кустах тальника оленя. Приближаясь, заметила, что он подозрительно лохматый. Мой Санырыкан вдруг остановился как вкопанный, что-то почуял. Завертелся подо мной на одном месте. А тот чёрный, кого я поначалу приняла за оленя, встал на задние ноги, как человек!
