Хромая, подошёл Никус. Мама завела его в палатку, чем-то помазала укус на ноге, перевязала белой тряпкой.
– Хорошо, что хоть моя собака вступилась, а то бы твоя Пенка совсем меня съела, – плачет Никус. Горько плачет, даже подвывает. Или опять шутит? Мне всё равно его жалко. Я же не просила Пенку так сильно его кусать!
– Никус, хочешь, я Пенку плакать заставлю?
Я подозвала её и крепко укусила собачье ухо. Пенка жалобно завыла.
Никус от удивления перестал плакать и вдруг оглушительно захохотал. Остальные тоже засмеялись. Я хотела обидеться, но и мне стало смешно.
Ухо Пенке я помазала костным жиром. Другие собаки слизывали жир и лечили Пенку. Ухо зажило быстро, гораздо быстрее Никусовой ноги. Зато меня с тех пор никто не пугал, даже если, бывало, провинюсь.
Я раньше не представляла, что, кроме меня, существуют дети. Как себя помню, среди всех такая маленькая была одна я.
Однажды с незнакомой женщиной пришёл смешной человечек.
– Мама, отчего он совсем низенький? – удивилась я.
Мама засмеялась:
– Он просто ребёнок. Такой же, как ты! Потом поиграете вместе.
Женщина нас познакомила. У мальчика было ласковое имя Туллай. Я сказала, что меня зовут Майыс, а второе имя – Нулгынэт.
– Вот и меня зовут Марией, – обрадовалась женщина.
Гостей усадили за стол. Мне не терпелось поиграть. Я дёрнула Туллая за рукав и, показывая свои «сокровища», разлила его чай. Новому другу понравилась моя коллекция разноцветных камешков. Туллай тоже хотел играть, всё время вертелся, поэтому, когда ел мясо, порезался ножом. Показалась кровь, Туллай заревел. Мария осмотрела руку и сказала, что порез неглубокий. Туллай сразу замолчал, и мы пошли играть.
Я заявила, как полноправная хозяйка:
– Когда к нам издалека приезжают гости, мы забиваем какого-нибудь олешка. Выбирай из этих, какого тебе больше всех хочется съесть?
Туллай ужасно обрадовался и начал бегать вокруг стада.
– Этого! – закричал он, гоня моего белого тугута.
– Он тощенький, невкусный ещё! – завопила я и с неприязнью подумала: «Ну надо же, из всего большущего стада выбрал именно моего оленёнка!»
Молча посидели на бревнышке. Туллай присмотрел ветвисторогого оленя старшего пастуха Эрчэни:
– Тогда этого!
Я вспомнила, что Эрчэни обещал мне оленя. Может, этого и отдаст.
– Ладно, гони его в петлю!
Закинула аркан, затянула петлю на оленьих ногах и привязала аркан к дереву.
Из палатки выбежали женщины.
– Зачем поймала?! – закричала мама.
– Радость большая, – сказала я важно. – Туллай приехал. Вкусное мясо надо.
– Но ведь олень принадлежит Эрчэни!
– Эрчэни обещал мне ветвисторогого! – я в это уже сама поверила.
Рвущийся из петли олень упал и подвернул ногу. Мама развязала веревку, но он почему-то не смог встать. А тут появился его хозяин.
– Ты ведь хотел подарить мне этого оленя, правда? – закричала я, прыгая и пытаясь заглянуть Эрчэни в глаза. – У меня радость – Туллай приехал!
Пастух посмотрел на моего гостя, на меня, взял Туллая подмышки и подбросил высоко-высоко! Туллай завизжал от радости и страха, а я запрыгала вокруг – тоже от радости. Я поняла, что Эрчэни подарил мне оленя. Я не обманула гостя!
Вечером мама с Марией сварили мясо, и я узнала, что Мария – сестра Эрчэни, а Туллай – его племянник, поэтому ветвисторогого забили в честь встречи родных. А мне пастух подарил другого оленя.
Зимой я строю дом из снежных плит и делаю длинные норы в сугробах. В норы прячу собак. Варежек у меня нет, вместо них мукчу – зашитые рукава мехового комбинезона. В мукчу небольшие отверстия, я вытаскиваю из них руки, потом снова грею внутри. Мукчу постоянно мокрые. Шкура, из которой они сшиты, не успевает высыхать и портится. Мама пришивает новые рукава, тыча мне в нос сгнившие:
– Бессовестная девчонка! Ни мать, ни вещь ей не жалко!
Брат шутит:
– Говорят, если тыкать испорченные мукчу в нос, человек становится сопливым.
– Пусть бы лучше сопливой, да бережливой была, – вздыхает мама.
Однажды к нам приехал русский ветеринар. Беспрерывно сморкается и чихает. «Наверное, свои мукчу бережет», – догадываюсь я. Спросить не решаюсь. Да и разговор они с братом ведут не по-нашему.
