– Может, мы с тобой последний раз видимся.., в мирной обстановке. Кстати, улететь или уехать ты, Спартак Иванович, не пытайся. Обязательно какую-нибудь неточность в паспорте пограничники у тебя отыщут. Или диспетчеры самолету коридор не дадут. Не зли людей наверху, будем взаимно вежливы.
Черный “Мерседес” с синей мигалкой укатил от особняка. Ленский вызвал Прохорова. Тот вошел. Хозяин сесть ему не предложил.
– Я тебе, Николай, многое прощал. У тебя шесть дней, чтобы спасти свою шкуру. Да и мою тоже, – в сердцах добавил олигарх. – Если что, тонуть будем вместе. Не стану скрывать, разговор с Юшкевичем был премерзким. Они на меня убийство Данилова хотят повесить. Значит, и на тебе оно повиснет. Если я заказал Данилова, то кто исполнил? Правильно – наши люди возле Кривошеева вертелись. Они его берегли. А за людей ты у меня отвечаешь. Я тебе деньги плачу. И вообще, Николай, у тебя деньги, техника, у тебя все есть! Неужели ты не можешь этого урода поймать?
Прохоров понял, о ком говорит хозяин. Передернул плечами, набычился, насупил брови.
– За агентом Потапчука контора стоит.
– Нет за ним конторы. Никого сейчас за ним нет. Генерала отстранили, так что агент беззащитен. Его никто не информирует. Он один. Его взять надо. Слышишь, Прохоров, взять во что бы то ни стало и как можно скорее. Семь дней дал Юшкевич, потом выкрутиться будет тяжело. Неважно, что я Данилова не убивал. Тут уже ни деньги, ни былые заслуги не помогут. Так что давай ищи. Землю рой, но найди гада. В его руках наше с тобой дальнейшее благополучие.
На этот раз Спартак Ленский не лукавил, не преувеличивал. Он говорил правду, болезненно тяжелую для себя.
– Ты понял меня?
– Да, – сказал Прохоров, по-военному развернулся и зашагал к двери. А Ленский обхватил голову руками и сжал виски так сильно, как покупатель сжимает арбуз, проверяя на спелость.
* * *
Сиверов раздумывал: “Связываться ли с генералом Потапчуком? Ведь я почти пообещал ему исчезнуть, залечь на дно, на связь не выходить. А что если мой звонок скомпрометирует генерала? Ведь ему сейчас не сладко. Небось на него наехали по полной программе”.
Домашний телефон Потапчука не отвечал, мобильник, номер которого знал только Глеб, тоже. Наконец, Сиверов решил позвонить в кабинет по служебному номеру. Для этого он выбрал телефон-автомат в людном месте, расположенном в одном ряду с десятком других таксофонов.
Трубку сняли, но говорить не спешили. Так Потапчук иногда делал, желая, прежде чем ответить, услышать голос звонившего.
– Федор Филиппович? – спросил Глеб. Повисла пауза.
– Кто его спрашивает? – раздался незнакомый мужской голос. – Он вышел. Я ему все передам.
– Спасибо. Не надо, – Глеб повесил трубку и, смешавшись с толпой, нырнул в подземный переход.
Выйдя на противоположной стороне улицы возле троллейбусной остановки, он увидел, как у таксофонов, в запрещенном знаком месте, остановились две машины. Из них выскочили молодые ребята. Один прижимал к уху мобильный телефон. Они безошибочно определили автомат, с которого только что звонил Глеб.
Принялись расспрашивать прохожих, людей в соседних кабинках, бесцеремонно прерывая их разговоры. Короче, навели шороху.
"Небось говорят, что ловят террориста, сообщившего, что заминирован вокзал. Быстро работают, много людей подключили. К Потапчуку теперь не подобраться. Да и реальной власти у него сейчас нет. Хорошо, если еще в квартиру ему охрану не подселили. Кабинет служебный уже занят. Не позавидуешь Федору Филипповичу. Хорошо, что я хоть портсигар ему вернул. А то без привычной вещи совсем невмоготу было бы старику”.
Сиверов представил себе, как генерал сидит у себя дома на старом кожаном диване в домашних тапочках. В креслах же расположились дюжие охранники, не спускающие с генерала глаз, вскакивающие при каждом звонке и каждом шорохе. А генерал, хоть и не переваривает Вагнера, поставил компакт и слушает. На лице Потапчука блаженная улыбка, потому что он хорошо представляет себе, как противна охранникам оперная музыка.
"Может и в мансарде мне появляться не стоит. Береженого Бог бережет. И простой народ, и власть предержащих, и журналистов устроит любой исход расследования. Признают виноватым меня или Ленского… Людям главное – найти виноватого, а виновен ли он на самом деле – вопрос десятый. Есть только два человека, которым нужна правда, потому что от этого зависит их жизнь: я и сам Ленский. Надо объединить наши усилия, надо с ним встретиться, хоть он и мечтает заполучить мою голову”.
