Шахерезада. Тысяча и одно воспоминание - страница 196

Аничка, милая, с Весной Вас! В эти дни полагается прилетать жаворонкам, и в детстве добрые мамы пекли из теста смешных жаворонков, которые изумленно на нас глядели изюмными глазами.

Но сегодня они не прилетели, с неба всё падал и падал снег, и снова укутал зимой недоумевающий сад, и горькие вызвал сетования у Журки на обманы весны.

И, кажется, так будет всегда – так беспросветно и низко нависло небо. А говорящий ящик предсказывает до конца ненастный март, со снегами, холодами и метелями. Вот Вам и Азия – страна солнечных дней и ранних цветений. Так сразу войдем в жаркое лето, минуя весну, и не хочется думать, как отомстит нам жара за холод зимы. Но весь мир охватило непонятной бедой. Даже жаркие страны завалило снегом почти двухметровой высоты, и люди мерзнут в холодной глухоте, отрезанные от мира и тепла.

Получила вчера Ваше письмо с открыткой старинного Ренна. Была очень тронута Вашим переводом стихов. Должна Вам сказать, что он не просто хорош, он отличный. Как Вы умудрились сохранить не только поэтический строй, но и удивительную, прямо-таки построчную точность? Вы прямо-таки Лозинский какой-то, возросший на французской почве. Еще раз спасибо, милая Аничка.

Мне захотелось подарить Вам еще кусочек февральской зимы. Стихи эти, можно сказать, «верны природе». Посылаю их Вам.

Вы пишете, что Вы собираетесь на выставку пейзажной живописи французских импрессионистов.

Забавно, что я прочла ее описание одновременно с Вашим письмом. Заметка эта[424] напомнила мне, что я могу послушать «Картинки с выставки» Мусоргского в инструментовке Равеля[425]. Я так люблю это произведение. Послушайте его без меня, как бы со мною. (Я теперь могу снова слушать музыку на исправленном проигрывателе.)

Как зовут Вашего друга[426], которому нравятся мои глины? Передайте ему от меня привет. Как жаль, что ни Вам, ни ему я не могу показать свою только что завершенную вещь – «Девушка, глядящая в воду». Мне кажется, что мне еще не удавалось так воплотить чистоту наготы и девичества. А юное ее лицо полно тайны и прелести. Я давно так не была довольна. Признаюсь Вам в этом без всякого самодовольства, просто от радости.

Мой друг менестрель недавно был в Париже. От него я узнала, что у вдовы Николая Набокова – Доминики – хранится много материалов по русской музыке и что там есть интересные вещи, касающиеся Алексея Федоровича.

Николай Набоков – двоюродный брат писателя Владимира. Я знала, что родной его брат был известным хореографом, балетмейстером, а что Николай был дирижером и композитором.

Хотелось бы знать, что там Тед обнаружил.

Получила вчера бесценный дар, вышедшую наконец книгу о Касьяне Голейзовском[427], великом русском хореографе, горячо любимом мною друге.

Это была словно встреча с живым. Какой это был гениальный человек! Это было существо, безусловно, божественного происхождения.

Счастливы были глаза, видевшие его воплощения, но еще счастливее были те, из кого он создавал свои творения. И как жалко, что из всех искусств искусство балета, да еще у великого мастера, так хрупко и мгновенно и бывает явью очень недолго.

Но что-то я разговорилась. Скоро придут, чтоб взять письмо.

Хочу передать Вам сердечный привет от Бори. Не забывайте нас, азиатов или, как говорил один человек, «азиадов».

Крепко Вас целую.

P. S. Радуюсь, что Вам хорошо работается. А в Ренн я влюбилась.