Джоунз прислушивался откуда-то из глубины своего облака – внимательно и отрешенно.
– Ну, и что произошло дальше, Манкузо? Как случилось, что он сейчас не стоит здесь, передо мной?
– Он убежал. Из магазина вышла эта женщина и все запутала, и они убежали за угол, прямо в Квартал.
– О-о, так это типчики из Квартала, – внезапно обрадовался сержант.
– Нет, сэр, – встрял старик. – Она на самом деле его мамочка. Славная симпатичная дама. Я их в городе и раньше видел. Этот полицейский ее напугал.
– Нет, ты послушай только, Манкузо! – завопил вдруг сержант. – Ты один во всех наших органах способен арестовать сынка у мамочки. Да еще и дедулю сюда приволок. Сейчас же позвони его домашним, пусть приедут и заберут его отсюда.
– Прошу вас, – взмолился мистер Робишо. – Не делайте этого. Дочка у меня с детишками возится. Меня за всю жизнь ни разу не арессовывали. Она за мной приехать не сможет. А что подумают мои внучки? Они у святых сестер учатся.
– Позвони его дочери, Манкузо. Будет знать, как нас комунясами обзывать!
– Пожалуйста! – возопил мистер Робишо, весь в слезах. – Мои внучки меня уважают.
– Господи ты боже мой! – вздохнул сержант. – Сначала он мальчика с мамой задерживает, потом чьего-то дедулю притаскивает. Пошел отсюда к чертовой матери, Манкузо, и деда с собой забирай. Хочешь подозрительных субъектов привлекать? Ты у нас попривлекаешь.
– Есть, сэр, – слабо отозвался Манкузо, уводя рыдающего старика.
– Ууу-иии! – из уединенности дымного облака раздался голос Джоунза.
Сумерки оседали вокруг бара «Ночь утех». Бурбонова улица за окном расцвела освещением. Перемигивались неоновые вывески, отражаясь в мостовых, смоченных опадавшей уже некоторое время легкой моросью. Таксомоторы, привозившие первых вечерних клиентов – туристов со Среднего Запада и участников конвенций, – слегка пошлепывали шинами в холодных сумерках.
Теперь в «Ночи утех» сидело еще несколько клиентов: мужчина, водивший пальцем по формуляру скачек, унылая блондинка, похоже, как-то связанная с этим баром, и элегантно одетый молодой человек, куривший один за другим «Сэлемы» и глотавший замороженные дайкири.
– Игнациус, может, пойдем уже, а? – спросила миссис Райлли и рыгнула.
– Чего-о? – проревел Игнациус. – Мы должны пребывать здесь, дабы свидетельствовать разложенью. Оно уже начинает сюда проникать.
Элегантный молодой человек от неожиданности выплеснул дайкири на свой бутылочно-зеленый бархатный пиджак.
– Эй, бармен! – позвала миссис Райлли. – Несите тряпку. Клиент у вас тут обмочился.
– Да все в полном порядке, дорогуша, – злобно ответил молодой человек. Он покосился на Игнациуса и его мать, изогнув дугой бровь. – Я, видимо, просто не в тот бар зашел.
– Не нужно так реагирывать, голубчик, – посоветовала ему миссис Райлли. – Чего это вы пьете там такое? Похоже на ананасный снежок.
– Даже если я опишу в красках, сомневаюсь, что вы поймете.
– Вы как смеете разговаривать в таком тоне с моей дорогой, любимой мамочкой?
– Ох, да потише ты, громила! – рявкнул в ответ молодой человек. – Ты на пиджак мой посмотри.
– Он абсолютно гротескоˊв.
– Ладно, ладно вам. Давайте останемся друзьями, – произнесла миссис Райлли из-под осевшей на губах пены. – У нас и без этого и бомбов, и прочей пакости навалом.
– А ваш сын, похоже, с восторгом их сбрасывает, я должен заметить.
– Ладно вам. Тут мы в таком месте сидим, где всем повеселиться не грех. – Миссис Райлли улыбнулась молодому человеку. – Давай я тебе еще выпить куплю, малыш, за тот, что ты разлил. А сама, наверно, себе еще «Дикси» возьму.
– Да нет, мне в самом деле пора бежать, – вздохнул молодой человек. – Но все равно спасибо.
– И это в такой-то вечер? – спросила миссис Райлли. – Ох, да не обращай ты внимания, Игнациус мой еще и не того скажет. Оставайся, да спектанкль посмотришь, а?
Молодой человек закатил глаза к небесам.
– Ага, – подала голос блондинка. – Кой-какой попки да сисек увидишь.
– Мамаша, – холодно промолвил Игнациус, – я в самом деле полагаю, что вы поощряете этих абсурдных людишек.
– Так это же ж ты остаться хотел, Игнациус.
– Да, хотел – как наблюдатель. Я не особо стремлюсь к общению с ними.
