– Вы где такие славные винные кексы брали, дама? – спросила миссис Райлли Дарлина. – Хорошие и сочные.
– А вон там, у «Хоумза», голубушка. У них хороший сортимент. Много разнобразия.
– Они довольно вкусны, – снизошел Игнациус, запуская вялый розовый язык в усы на поиски крошек. – Я, вероятно, один-другой миндальный еще съем. А кокосовые я всегда считал питательными кормами.
И он целеустремленно зарылся в коробку.
– Что ж до меня, так мне всегда после еды кэкс подавай, – сообщила миссис Райлли спине бармена.
– Спорнём, вы хорошо готовите, а? – спросила Дарлина.
– Мамаша не готовит, – догматически изрек Игнациус. – Она испепеляет.
– А я вот готовила, когда замужем была, – сказала им Дарлина. – Хотя я как бы много таких консервированных штучек брала. Мне вот такой вот испанский рис нравится, у них всегда бывает, и спагеты такие с подливой.
– Консервированная пища – извращение, – вымолвил Игнациус. – Подозреваю, в конечном итоге она крайне вредна для души.
– Х-хосподи, опять у меня локоть начинается, – вздохнула миссис Райлли.
– Прошу вас, сейчас я говорю, – вспылил ее сын. – Я никогда не ем консервированной пищи. Однажды поел, так сразу почувствовал, как у меня наступает атрофирование всех внутренностей.
– У тебя хорошее образование, – сказала Дарлина.
– Игнациус колеˊж кончил. А потом еще четыре года там ошивался, магисра получал. Игнациус кончил башковито.
– «Башковито кончил», – с вызовом повторил Игнациус. – Определяйте, пожалуйста, свои понятия четче. Что именно вы подразумеваете под «башковито кончил»?
– Не смей с мамой так разговаривать! – возмутилась Дарлина.
– Ох, да он ко мне так плохо иногда относится, – провозгласила миссис Райлли и заплакала. – Вы себе представить не можете. Как подумаю, сколько всего я для этого мальчика сделала…
– Мамаша, что вы мелете?
– Ты меня не ценишь.
– Прекратите сейчас же. Боюсь, вы потребили чересчур много пива.
– Я для тебя все равно что мусор. А я хорошая, – всхлипнула миссис Райлли и повернулась к Дарлине. – Я всю страховку его бедного дедушки Райлли спустила, только чтоб он в колеˊже восемь лет учился, а он с тех пор только дома валяется, да на тиливизер смотрит.
– Постыдился бы, – сказала Дарлина Игнациусу. – Такой здоровый мужик. Погляди только на свою бедную мамочку.
Миссис Райлли рухнула на стойку, рыдая и сжимая в кулаке стакан с пивом.
– Это смехотворно. Мамаша, сейчас же прекратите.
– Если б я знала, что ты такой жестокий, мистер, я б ни за какие коврижки не стала твоих сумасшедших россказней про автобусы слушать.
– Вставайте, мамаша.
– Да ты, похоже, и чокнутый к тому ж, – продолжала Дарлина. – Могла б и догадаться. Только посмотри, как бедная женщина плачет.
Дарлина попыталась столкнуть Игнациуса с табурета, но тот лишь повалился на родительницу. Миссис Райлли неожиданно перестала рыдать и ахнула:
– У меня ж локоть!
– Что тут происходит? – В дверях бара, обитых зеленовато-желтым, как шартрез, кожемитом, стояла женщина. Статная, не очень юная, прекрасное тело затянуто в черное кожаное пальто, блестящее от мороси. – Стоит оставить заведение на пару часов по магазинам прошвырнуться, и поглядите только. Каждую минуту надо сидеть, наверное, чтоб вы, народ, мне всю мою инвестицию не испохабили.
– Просто двое пьянчуг, – пожаловался бармен. – Я им от ворот поворот пытаюсь дать с тех пор, как они сюда зашли, а они липучие, что твои мухи.
– А ты, Дарлина? – повернулась к блондинке женщина. – Вы с ними – большие друзья, а? На табуретках тут в бирюльки с этими субчиками играешь, как я погляжу?
– Этот парняга свою мамочку гнобит, – объяснила Дарлина.
– Мамочку? У нас тут теперь еще и мамочки завелись? Бизнес совсем завонялся.
– Прошу прощения? – встрял Игнациус.
Женщина его проигнорировала и вперилась взглядом в разломанную пустую коробку из-под кексов:
– Кто здесь пикник себе устроил? Черт побери. Я вам, народ, уже говорила про муравьев и крыс.
– Прошу прощения, – снова встрял Игнациус. – Здесь присутствует моя мать.
– Вовремя вы здесь всякой срани понаразбивали, – я как раз себе уборщицу ищу. – Женщина посмотрела на бармена. – Выставь эту парочку отсюда.
