– Нет, вы делали гораздо больше того, чем были обязаны. Я слышала об этом. Вы остановили целый батальон. В одиночку. Говорят, что, возможно, еще никому в истории человечества не удавалось совершить того, что сделали вы. Поразительно.
– Там был еще один морской пехотинец. Об этом почему-то все забывают. Без него у меня ничего не вышло бы. Это был настолько же его бой, насколько и мой.
– И все же основой явилась ваша агрессивность, ваша храбрость, ваша готовность убивать, так сказать, надеть мантию убийцы ради своей страны. Трудно жить со всем этим?
– В тот день я убил ножом мальчишку. И время от времени вспоминаю об этом с большим сожалением.
– Простите, что я об этом спросила. Значит, если оставить в стороне ваш героизм, можно сказать, что из этой войны не вышло ничего хорошего, верно?
– Учитывая все, и в том числе мой героизм, нужно признать, что в этой войне не было ничего хорошего.
– В таком случае скажите мне: почему умер мой сын? Вы один из всех людей могли бы понять причину.
– Я совершенно не специалист в этих делах. Это, как говорится, не моя епархия. Но судя по тому, что я видел, им занимался серьезный профессионал. Человек, разузнавший о его слабостях и изучивший его, осведомленный о его трениях с отцом и сыгравший на них. Он представлен в рисунках как героический гребец. Я ощущаю любовь, которую Триг испытывал к нему. Он может быть этим самым Фицпатриком. Вы сказали, что Триг вернулся из Англии другим?
– Да. Возбужденным, целеустремленным, энергичным. Встревоженным.
– Он собирался закончить эту картину?
– Да. Вы думаете, что в ней есть какое-то послание?
– Я не знаю. Или же не могу разобрать.
– Но вы считаете, что он не был виновен в убийстве? Мне очень важно узнать ваше мнение.
– Да, я считаю, что он не был виновен в убийстве первой степени. Смерть того человека вполне могла быть случайной. Если так, то получится убийство второй степени или убийство по неосторожности. Не стану лгать вам. Он мог быть виновен в этом.
– Ценю вашу прямоту. Триг должен отвечать за последствия своих поступков. Но по крайней мере, есть человек, который не считает его ни убийцей, ни слабоумным.
– И все же я не знаю, что на самом деле произошло. Я не могу сообразить, ради чего все это устраивалось, почему случилось, какой в этом был смысл. Очень похоже на то, что в этом нет никакого смысла – не было тогда и нет теперь, – и тогда во всем, что произошло со мной, тоже нет никакого смысла. Возможно, я полностью заблуждаюсь относительно случившегося и просто гоняюсь за миражами, потому что сильно перепугался. Но скажите мне... Вы знаете, что в альбоме не хватает нескольких последних страниц? Американских страниц.
– Нет. Я и понятия об этом не имела.
– У вас есть какие-нибудь соображения о том, где они могли бы быть?
– Нет.
– Возможно, они где-то здесь?
– Если хотите, можете поискать. Но думаю, что если бы они были здесь, я давно нашла бы их.
– Наверное. А было у него какое-нибудь излюбленное место в этих краях?
– Он любил смотреть на птиц в одном месте в округе Харфорд. Это неподалеку от Гавр-де-Грейс, там красивый вид на Саскуэханну. Я могу показать вам по карте. Неизвестно почему, но там было особенно много птиц, и даже попадались балтиморские иволги.
– Вы сказали, что можете показать на карте.
– Да. Полагаете, что эти страницы находятся там?
– Я думаю, что лучше будет, если я посмотрю там, вот и все.
* * *
В угасающем свете дня Боб проехал через округ Балтимор, затем свернул на север, на шоссе 1-95, ехал по нему, пока не оказался в округе Харфорд, а там нашел дорогу, ведущую к Гавр-де-Грейс, маленькому городку на берегу большой реки, устьем которой является Чесапикский залив.
Боб не знал, что разыскивает, но шанс имелся всегда. Если Триг вырвал из альбома эти наброски, то не исключено, что он хотел уничтожить их. Но существовала и крохотная вероятность другой возможности: он мог узнать нечто такое, что испугало его, увидеть что-нибудь, чего не смог понять, или же стал замечать что-то новое и не понравившееся ему в Роберте Фицпатрике. Он был испуган, не знал, что делать. Он приехал домой, чтобы рисовать; по какой-то психологической, вызванной стрессом или чем-то иным причине он решил закончить картину с изображением птицы. Сделав это, он вырвал из альбома последние наброски и спрятал их. Несомненно, он мог спрятать их где угодно, но его разум работал очень четко, Триг был организованным, ясным и деятельным человеком, умел прямо подходить к появляющимся проблемам и находить для них прямые решения. Значит, так: требуется спрятать рисунки. Спрятать их где-нибудь вдали от дома, потому что детективы, конечно, будут обыскивать дом. Спрятать в таком месте, о котором я никогда не смогу забыть и в котором кто-нибудь другой, если ему удастся проникнуть в мой ход мыслей, сможет разыскать их. Да, мой «наблюдательный пункт». Мое любимое место. То, куда я отправляюсь, чтобы расслабиться, остыть, успокоиться, посмотреть на птиц, бесшумно порхающих над тихой спокойной водой. В этих рассуждениях мог быть определенный смысл: Триг мог приехать на это самое место, завернуть рисунки в пластик или засунуть во флягу и прятать где-нибудь, закопать или засунуть под камень, в какую-нибудь пещерку.
