- Если вашим механизмам тяжело двигаться, я позвоню в институт: пришлют машину, и вас погрузят в нее. - Я нарочно подбирала такие слова, чтобы этот истукан не забывал о разнице между ним и мною.
- Никакой физической усталости я не испытываю, - ответил Севка. - Напротив, мне очень приятно идти по местам, где вы бываете ежедневно. Только здесь очень многое изменилось. Не изменились только вы.
Бог знает, что он выдумал. Я напомнила:
- Может кончиться питание.
- Я взял запасную батарею.
Мы вышли на берег канала. Обычно здесь много народу: скамейки вдоль набережной, уютно закрытые тенью деревьев, излюбленное место свиданий. Но сегодня холодно и скамейки пустовали.
- Я хотел с вами поговорить, - напомнил Севка.
- Слушаю, - сухо ответила я.
- Я чувствую, вы не любите меня. Таких, как я, женщины не любят: я слишком предан и постоянен. Но, умоляю вас, Юлия, скажите одно: могу я хоть когда-нибудь рассчитывать на вашу взаимность?
Ну и ну! Я-то думала, такие фразы можно только прочитать в старинных романах!
- Перестаньте говорить ерунду, - сердито оборвала я. - Вы не более чем обычный робот. О какой взаимности может быть речь? Идите в институт и занимайтесь своим делом, не расходуйте напрасно питание.
Севка шумно, с гальваническим треском внутри, вздохнул и опустил голову. Так он стоял с минуту. Я уже в самом деле хотела вызвать машину и запихать в нее робота, когда он снова выпрямился.
- Я не стану портить вам настроение, Юлия. Я не хочу, чтобы вы волновались из-за меня. Вы больше никогда не услышите обо мне. Но если бы вы только знали, как я страдаю. Одно забвение может спасти меня от муки, но, обретя забвение, я потеряю мир и вас, Юлия.
Театральным жестом Севка отшвырнул плащ и неестественно прямо шагнул за парапет набережной. Холодные брызги попали мне на лицо. Темная вода сомкнулась над роботом. В глубине урчало и шипело, над водой поднимался горьковатый смрад. Видимо, внутри Севки находились чувствительные реактивы..."
На обороте последнего листа рукой Юлии сделана приписка: "Дорогой Игорь Антонович, прошу Вас, верьте всему, что написано, - это истинная правда. И, пожалуйста, успокойте меня, скажите, что это было: шутка конструктора, заложившего программу, или другое? Боюсь, было что-то другое. Скоро год, как утонул Севка, а меня все одолевают сомнения,.."
...В этот вечер я не стал принимать таблеток Бирканола. Мне не хотелось спать, нужно было многое восстановить в памяти. Я вспомнил родную бабушку нашей Юлии. Кстати, ее тоже звали Юлией. В их семье это имя пользуется популярностью с незапамятных пор. Юлия-внучка внешне удивительно похожа на свою бабушку. Полвека назад Юлия-бабка была такой же юной и прелестной, как и внучка. Помнится, все мы были отчаянно влюблены в нее, и больше других Глеб Круглов. Тот самый Глеб Круглов, который позднее прославился скандальной теорией "Неизбежности ошибок". Но тогда имя Круглова никому еще не было известно. В институте Глеба считали "юношей, подающим надежды" - не более (попробуйте сыскать юношу, который бы не подавал надежд). А Юлия... Впрочем, что можно сказать о красивой женщине. Красота - это не так уж мало, особенно в наше время, когда получить приличное образование не составляет труда. Но чтобы быть справедливым, должен сказать: Юлия не без успеха занималась бионикой и кибернетикой. Таков уж был век, без этого не обходились даже красивые женщины.
Мы - юнцы (кстати замечу, тогда и тридцатилетние считались юнцами, должно быть, по уму) - все были немного фатами, а если и не были, старались прослыть таковыми. Один только Глеб не стеснялся походить на самого себя. А гордиться ему по тогдашним нашим понятиям было решительно нечем. Слишком он был робок с женщинами, к тому же скромен, застенчив и постоянен. Все эти качества сами по себе, возможно, не так уж и плохи, только любовь и внимание женщин достигаются не ими. Всем нам было ясно, что шансы Глеба на успех у блистательной Юлии равнялись нулю. Он и сам понимал это, но не мог побороть своего характера. Он увлекался тогда бионикой и весь отдавался работе.