Вдруг Кидж-Кайя замерла — и разом обмякла, растеклась, распласталась на камнях, точно камбала на морском дне — разве что окраску не сменила. Он перевернулся вслед за ней на живот, вглядываясь в оголившийся после отлива берег.
Даже он увидел не сразу. Камень — огромный, черный, глянцевый, — шевельнулся, выдвигаясь из обегавшей его волны. Зверь — тюлень? — двигался неторопливо, грациозно и плавно, как и подобает морскому существу. Вот он замер, высоко подняв красивую гладкую голову (замерли и люди, боясь, что при малейшем признаке опасности он уйдет в море). Началось превращение. Джер зачарованно смотрел, как гибкое тело словно скручивается в спираль, являя миру вместо атласной черной шкуры нечто белое и гладкое… Он даже не заметил, как исчезла Кидж-Кайя, — очнулся, лишь когда увидел метнувшиеся по берегу тени.
— Сеть!
Сеть наброшена — остатки прекрасного морского существа еще могли порвать ее и вырваться на свободу — но со второй, заговоренной, не справилось ни оно, ни слабое после превращения человеческое тело. Отступившие солдаты наблюдали, как Кидж-Кайя, наклонившись, рассматривает пленника. Ловец выпрямилась. В голосе ее не было триумфа, когда она сказала:
— Какой сюрприз! Господин аптекарь!
Алькад глазел на гайтан, выбившийся из-за глухого воротника куртки Ловца: прочные серебряные звенья с впаянными через равные промежутки черными камнями. Спросил с почтением:
— Амулет от оборотней, да?
Рука Ловца взметнулась — прикрыть гайтан — и опустилась. Кидж-Кайя сказала равнодушно:
— От оборотня, это уж точно, — обвела взглядом стражников. — Камни Матвея Медвежьего, не слыхали?
Взгляд ее задержался на Джере — ему показалось, с каким-то даже вызовом. Он вслед за всеми мотнул головой. Неспешно заправляя гайтан в ворот, Ловец скомандовала:
— Упакуйте-ка господина аптекаря как следует!
Кидж-Кайя стояла, заложив руки за спину, слегка склонив стриженую голову. Новобранцы переминались за ее спиной, поглядывая на темные высокие своды, потрескавшиеся камни стен.
В старом монастыре шел суд над оборотнем.
Джер в который раз оттянул и без того широкий ворот рубахи. Алькаду тоже было не по себе — он то и дело утирал лицо рукавом. Перехватил взгляд друга, проворчал: «Ох, и жарища тут у них!» Бено пожирал взглядом мужчину в серебряной клетке. Был тот грузен, немолод и перепуган до того, что жалость брала. Босые волосатые ноги неуверенно переступали под подолом длинной грубой рубахи, бледно-голубые глаза перебегали от стражников до высоких судей и обратно.
Очередной допрошенный свидетель вышел вон, далеко обходя клетку с господином аптекарем — было ему и жутко и любопытно до той же самой жути. Старшина суда, состоявшего из трех человек (его самого, мрачного священника в сутане и богато одетого горожанина), кивнул стражникам.
— Слушаем уважаемого Ловца. Мастер-скрад, прошу.
Кидж-Кайя вышла вперед, положив руку на Биб-лию, без запинки оттарабанила слова присяги. Джер вновь повел шеей, словно было ему душно: видно, частенько произносит она эту присягу…
Священник, не вставая, подался вперед.
— Разумеете ли вы, мастер, что своими показаниями обрекаете этого… это существо на смерть?
— Разумею, — сказала Кидж-Кайя, и Алькад то ли с восторгом, то ли с тревогой ткнул Джера локтем в бок — так явственно прозвучала издевка в ее хрипловатом голосе. Услышал издевку и священник, потому что, хмурясь, откинулся на спинку высокого стула. — Еще как разумею, святой отец. Только я всегда считала, что казнь этого… человека — лишь очищение его бессмертной души от грешной телесной оболочки. Если есть у оборотня душа. Что об этом говорит святая церковь?
Священник открыл было рот, закрыл и жестом приказал что-то старшине.
— Итак, вы подтверждаете все ранее данные вами показания, мастер? — вступил тот.
— Подтверждаю и клянусь, — сказала женщина. По знаку старшины отступила назад.
— Что с ним будет? — спросил Алькад.
— Сожгут на рассвете, — пробормотал Бено. — Если он раскается в сговоре с врагом рода человеческого, палач подарит ему легкую смерть — даст яд, когда огонь разгорится.
— Легкую… — ворчал Алькад. — Они что, сами яд когда-нибудь пробовали?
