— Несомненно. Мясо будет через пятнадцать минут…
Официант поклонился, гримасничая, скороговоркой прошептал мне: «Прошу прощения за недоразумение» и удалился. Дядя потер ладони.
— Ах, Бастель, Бастель, тут такие закручиваются дела!
Я неспешно допил ост-клеро.
— Какие?
— Такая грызня!
— Из-за чего? По-моему, матушка все держит в своих руках. И распорядитель Террийяр — надежнейший человек.
— Ах, так-то так.
Дядя почему-то погрустнел. Глянул на меня, потянулся за хересом.
— Что не так, дядя?
— Понимаешь, Бастель, здесь все не просто…
Я пожал плечами.
В полупустой зал в это время спустился высокий и худой посетитель в застегнутом на все пуговицы сюртуке, потоптался, оглядываясь, потом выбрал столик у окна. К нему подскочил официант, наклонился, принял заказ.
В свете синей лампы лицо посетителя походило на лицо мертвеца.
Я чуть потянулся к нему кровью, но отклика не получил. То ли он был «закрыт», то ли мои способности дали осечку.
— Тебе сколько сейчас, Бастель? — спросил дядя.
— Двадцать восемь.
— А мне пятьдесят два. Да. И у меня, уж поверь, опыт. И об этом я молчать не стану.
Я вздохнул.
— О чем?
— Видишь ли, мой двоюродный брат и, соответственно, твой отец пропал…
— Я знаю.
— Погоди, — сердито вскинул ладонь дядя Мувен, — дай договорить. Уж очень вовремя он пропал. Вообще-то мы не были близки, он постоянно носился с какой-то рухлядью, старыми книгами, что для человека его крови… ну, скажем так, несколько экстравагантно, что ли. А я больше по лесам, со сворой, с егерями, где косулю, где лису. Но!
Круглые дядины глаза уставились на меня, словно пытаясь внушить мне, что это «Но!» неспроста. Очень важное «Но!». Очень.
— Но! — повторил дядя Мувен.
И умолк. Взгляд его ушел в сторону. Повернулся и я.
Нам несли утку. Нет, не так. По воздуху меж столиков, поддерживаемое официантом снизу, но будто бы и само по себе плыло белое гигантское блюдо. Утка золотилась на нем, выставив вверх огрызки крыльев и приподняв шею. Впереди нее торопился будоражащий мясной запах.
Я передвинул бутылки на край.
Утка приземлилась перед дядей. Официант, предварительно протерев, выложил на стол вилки и ножи.
— Ваша утка.
Дядя склонил голову.
— Благодарю.
— Сейчас принесу крокеты, — сказал официант.
— Так вот, — сказал дядя Мувен, едва мы остались втроем: я, он и утка, — пусть мы с твоим отцом пересекались достаточно редко, он всегда шел мне навстречу. По-братски шел. Три года назад, когда мои дела пошатнулись…
Тут дядя скорбно поник и левый глаз его блеснул влагой.
Дядя Мувен был известный прожектер. Каким-то образом он умудрялся поучаствовать — капиталом ли, именем, своей ли деятельной натурой — во всех мало-мальски безумных начинаниях от осушения кешонских болот до жиротопленной ассоциации. Дважды был под следствием, однажды был избит, почти всегда оставался кому-то должен, спустил все свое состояние, но при этом истово, до последнего, верил в каждый проект.
Нет, со слезой он не играл.
— Ты, наверное, знаешь, что он назначил мне пансион?
— Знаю, — сказал я. — Он писал.
Дядя вооружился столовыми приборами, повернул блюдо понравившимся ему местом. Утка содрогнулась.
Я невольно сглотнул слюну.
В зал, гогоча, спустилось каре доблестных блезан. Темно-синие мундиры, посеребренные пуговицы, эполеты. Три поручика, один подпоручик. Все при парадных шашках. Судя по виду, где-то уже надрались и решили добавить в цивильном заведении.
Посетитель в сюртуке мрачно жевал какой-то «вегетабль» — то ли капусту, то ли салат. То ли и вовсе нечто экзотическое, с фруктами.
Наконец принесли и мой заказ.
Крокеты пахли не хуже утки. Даже так — одуряюще пахли. Хоть и полчаса назад мне казалось, что ничего в горло не полезет — растрясло, да и мысли каретные не располагали к приему пищи, сейчас я готов был взять свои прежние ощущения обратно.
— М-м-м… — промычал дядя, жуя и закатывая глаза.
Тот же официант, мелькнув тенью, поставил нам грибы, порцию мяса по-старошански и графинчик с коньяком.
Какое-то время мы ели. Я, правда, не забывал присматривать за блезанами, которые почему-то вдруг притихли, и посетителем у окна.
Вроде бы ничего подозрительного.
