Северные крестоносцы. Русь в борьбе за сферы влияния в Восточной Прибалтике XII–XIII вв. Том 2 - страница 84

, но речь идет о новгородцах: «Новгороци же съ княземь Юрьемь погонишася по нихъ, инии на конихъ, а инии в насадехъ поехаша вборзе»[772]. Судя по всему, в событиях лета 1268 г. переброска войск по рекам сыграла большую роль. Однако термин schiflûte это ничуть не разъясняет. Дело в том, что представить себе переброску 9 тысяч воинов по рекам в то время совершенно невозможно. Пусть даже это будут колоссальные речные суда, вмещающие 50 человек каждое: речь будет идти о 180 кораблях (!). Для сопоставления можно вспомнить, что шведский исследователь Г. Хавстрем оценивал общую численность шведского морского ополчения в XIII в. в 280 судов[773]. Про морские суда также есть указание, что за период 1426–1496 гг. Ревель посетило около 1700 кораблей, то есть в среднем 24 в год[774]. И это расчеты для морских кораблей, ни одно из которых в принципе не могло подойти к Пскову. Князь Довмонт в апреле 1268 г. гнался за немцами на Мироповну с дружиной в 60 человек на 5 лодках[775]. То есть каждое речное судно вмещало не более 12 человек. При всем желании псковский князь не смог взять больше. Чтобы перевезти 9 тысяч воинов, при таком раскладе потребовалось бы 750 судов. Мало того что такого количества речных судов в Прибалтике не было, не было и никакой возможности протолкнуть эту безумную армаду к мелководной реке Великой.

Выходит, что под schiflûte затруднительно понимать способ доставки войск, да и буквальному переводу это не соответствует. Скорее речь идет именно о «людях с кораблей», «корабельщиках». Разъяснить их участие можно двояко. Во-первых, можно предположить, что речь идет о датчанах — королевских подданных, которые, как упомянул автор ЛРХ, обрадовались инициативе магистра идти на Псков. Но в ЛРХ датчане упоминаются нередко, и обычно они обозначаются как «мужи короля» (des kuniges man). Внезапное использование нового термина допустить нелегко. Кроме того, в последовавших за осадой Пскова мирных переговорах датская сторона не была представлена или не упомянута. Но в качестве стороны на переговорах выступают ганзейские города. Может быть, schiflûte — это воинство, предоставленное магистру Ганзой, то есть Готландом и Любеком? Горожане Висбю ранее принимали активное участие в освоении устья Даугавы. Как известно, от Готланда до латвийского побережья даже ближе, чем до Швеции.

Во всяком случае, причастность ганзейских моряков к атаке на Псков летом 1268 г. позволяет объяснить активную позицию Любека и Готланда в мирных переговорах с Новгородом. В противном случае позиция магистра, апеллирующая ради переговорного процесса к Любеку, выглядит по меньшей мере нелогичной.

Русские источники также демонстрируют восприятие мира, заключенного Юрием Андреевичем с ливонским магистром под стенами Пскова «через реку», как неокончательного[776]. Сообщения новгородской летописи позволяют проследить трудный переговорный процесс. Причем проступает явное противоречие в восприятии событий новгородцами и великим князем. Вскоре после снятия осады с Пскова великий князь Ярослав прибыл в Новгород и обрушился с упреками на горожан:

«Того же лета приеха князь Ярославъ в Новъгородъ, и нача жалити: «мужи мои и братья моя и ваша побита; а вы розъратилися с Немци», на Жирослава Давыдовича и на Михаила Мишинича и на Юрья [Ельферья] Сбыславича, хотя ихъ лишити волости. Новгородци же сташа за них; князь же хоте из города ехати. Новгородци же кланяхуся ему: «княже, темъ гнева отдаи, а от нас не езди»; еще бо не добре ся бяху умирили с Немци. Князь же того не послуша и поеха проче. И послаша владыку с вятшими мужи с молбою, и въспятиша и с Броньници»[777].

Уже через год новгородцы будут безапелляционно изгонять Ярослава и не слушать никаких его разъяснений. А пока мы видим, что горожане молят Ярослава остаться, так как с немцами еще не умирились. Вслед за В. Л. Яниным исследователи обычно воспринимают «сожаления» князя и желание наказать бояр как осуждение внешнеполитической агрессии Новгорода[778]. Однако это совершенно неверно. Ярослав сам участвовал в отправке войск под Раковор и не мог осуждать новгородцев за начало кампании. Виной новгородских бояр Жирослава Давыдовича, Михаила Мишинича и Елферия Сбыславича было то, что они не продолжили поход после Раковорской битвы,