Наведение порядка на дороге заняло целый день. В конце концов им удалось установить хоть какой-то осмысленный темп. Солдаты уже расчистили подъем от повозок, и голова колонны беглецов как раз достигла вершины Лысицы. Внизу телеги отводили в сторону, животных выпрягали и собирали в большое стадо. Вскоре их должны были начать резать, поскольку капитан не намеревался оставлять кочевникам ни одного коня, ни одной коровы, овцы или козы. То, что беженцы не сумеют внести на гору на себе, будет сожжено. Долина превратится в кладбище, а кочевники получат лишь пепел и трупы тысяч животных. Ничто здесь их не оденет, не вооружит и не насытит. Таковы были приказы, и Черный Капитан собирался выполнить их до конца.
Разве что в следующую секунду он умрет.
– У меня тоже есть свои приказы, капитан. – Пехотный офицер поправил плащ, легко прикоснувшись к зелено-черной оборке. – И мне не нужно, полагаю, говорить, что я привык их исполнять…
Вархенн отвел взгляд от полосы, оторочивающей плащ пехотинца. Младший полковник, говорили знаки отличия. Десятники носили бронзу, лейтенанты – багрянец, капитаны – желчь, полковники – зелень, генералы – синеву. Добавление черного означало звание на полстепени ниже, белизны – вполовину выше. Но всего важнее, однако, было то, что эта зелено-черная полоса имела больше власти, чем грязно-желтый с добавлением белого, обметывавший плащ капитана.
Полковник глянул через плечо и подал несколько знаков. Становилось горячо.
Солдаты прибыли далеко за полдень, две роты тяжелой пехоты, рота арбалетчиков и рота артиллерии с груженной на телеги дюжиной скорпионов и четырьмя онаграми. Вархенн и капитан смотрели, как они приближаются, восемьсот пропыленных, идущих нога в ногу людей, а за ними двадцать фургонов с механизмами и амуницией. Тяжелая пехота, гордость империи, теперь выглядела как стая призраков: серые щиты, серые панцири, серые лица с глазами, пригашенными усталостью и чувством поражения. Впервые за много лет солдатам пришлось помериться силой с врагом, у которого они не смогли выиграть. Кочевники в битве не вставали лицом к лицу, не бросались в безумные атаки, какие можно было отразить стеной ростовых щитов и градом дротиков. Даже до гор доходили рассказы о сражениях, в которых всадники носились по полю битвы на быстрых конях, засыпая шеренги меекханской пехоты таким количеством стрел, что у солдат опускались руки под весом сотен древков, торчащих из щитов. С пятидесяти шагов, на полном скаку, се-кохландийский всадник мог попасть в лицо, на мгновение мелькнувшее над щитом. И это ломало воинскую мораль вернее, чем сотни проигранных битв. Когда ты можешь лишь стоять на месте и прятаться за щитом, чувствуя, как растет его тяжесть, – даже у лучших из лучших опускаются руки.
Отряды копейщиков, столь эффективные в других войнах, просто-напросто выбивались стрелами, и теперь численность их везде уменьшилась до одной роты на полк. Пытались увеличить и количество лучников и арбалетчиков в каждом подразделении, но для подобных изменений было слишком поздно. Хорошего стрелка нужно готовить годами, а этих лет империя не имела. Кое-кто полагал, что Меекхану остались считаные месяцы, что, мол, если не в этом году, то в следующем ей придется уступить половину территории, все земли к северу от Кремневых гор и подписать с Отцом Войны се-кохландийцев унизительный мир. Многие уже предвещали конец Меекханской империи, и, глядя на колонну призраков, что приближалась с востока, Вархенн готов был признать их правоту.
– Вы здесь командуете, капитан?
Это были первые слова, раздавшиеся из уст командира прибывшего отряда. Странно, но он безошибочно выделил Черного средь хаоса, все еще царившего у входа в долину. Число уводимых в сторону повозок росло, как и стадо животных, что отчаянно мычали, ревели и визжали. Лейтенант Варех-кэ-Леваль, на шее которого висело руководство этим бардаком, управился с ним на диво простым и действенным способом: с двадцать тяжелых и солидно сбитых повозок он поставил по обе стороны дороги и связал их цепями, сузив проход до нескольких локтей. Это позволило контролировать ручеек беглецов, отделять животных от людей и удерживать прочие фургоны снаружи. Очередные партии беженцев добирались до преграды, но возмущаться или пытаться применить силу решались лишь немногие. Выражения лиц солдат не позволяли относиться к ним несерьезно.
