Он еще раз легко поцеловал ее, потом раскрыл губы, обвел языком очертания ее полуоткрытых губ и осторожно попытался проникнуть между ними. Она опять пошевелилась, отзываясь на его поцелуй, немного приоткрыла губы.
Он думал только выразить свою нежность. Он не собирался будить ее. Но пламя охватило его почти тотчас же. Во рту у нее было влажно и горячо. Он отвел локоны от ее лица.
– М-м-м, – пробормотала она еще раз, внезапно глаза ее раскрылись, и она посмотрела сначала ему в глаза, а потом мимо него в голубое небо.
Он заметил, что она судорожно сглотнула, когда он принялся расстегивать пуговицы на ее жакете, а потом и на блузке под жакетом. Потом снова поцеловал ее, в то время как руки его довершили начатое и нашли дорогу к теплым грудям. Соски ее затвердели под его прикосновениями.
Снять с нее жакет и блузку и стянуть вниз сорочку было делом одной минуты, и теперь его губы могли помочь рукам возбудить ее. Впрочем, это было совершенно не обязательно, потому что она застонала и прижалась к нему. Она была уже готова. Он наклонился к ней, еще раз поцеловал шею, подбородок, губы.
Неужели он сошел с ума? Неужели полностью потерял контроль над своим рассудком? Но ведь сюда никто никогда не ходит. Тысячи раз приходил он на болота и ни разу никого не встретил. Если он безумен, то это прекрасное безумие.
Слегка отодвинувшись, он задрал ее бархатную юбку, стянул исподнее, потом управился со своей одеждой. И вспомнил склон холма в Эмберли, где впервые взял ее, смяв ее под собой на жесткой земле и, конечно, причинив ей сильную боль, хотя она не издала ни одного жалобного звука. Земля – жесткое и неподатливое ложе для молодой женщины во время любовного действа.
Он никогда не брал ее по-другому.
Джеймс подсунул руку ей под талию и перекатился на спину. Потом водрузил ее на себя, подняв юбки кверху. Мэдлин смотрела на него широко раскрытыми глазами, дыхание ее стало отрывистым.
– Обнимите мои бока коленями, – сказал он, помогая ей устроиться; потом опустил ее на себя.
И оба ахнули.
Когда он вошел в нее, она, против обыкновения, не стала двигаться вместе с ним. Она крепко сжала его коленями, напрягла внутренние мышцы и закрыла глаза. Он протянул руку к ее затылку и притянул ее голову к своей. И увидел, что она закусила нижнюю губу.
Ее юбка покрывала их обоих тяжелыми складками. И там, под юбкой, Мэдлин была жаркой, влажной и дрожащей. Более эротической любовной игры он и вообразить не мог. Свободной рукой он коснулся ее обнаженной груди и притянул ее губы к своим губам.
Почувствовав, что она приближается к нему, он замедлил и углубил свои движения и приблизился к ней в точный момент. Никогда еще, подумал он, не до конца утратив способность думать, никогда еще он не чувствовал Мэдлин до такой степени своей партнершей в ласках, как в этот раз.
Достигнув высшей точки наслаждения, она содрогнулась и уронила голову ему на плечо. Он подтолкнул ее ноги, помогая им выпрямиться по обе стороны от него. И обхватил ее руками, чтобы задержать и продлить последние содрогания страсти.
Прошло несколько минут; он знал, что она не спит. Она полностью расслабилась, но бодрствовала. И он тоже.
Так близки. Они были так близки друг к другу. Телесно нельзя быть ближе. Они все еще не разъединились. Семя его ласк было в ней. И так близки в другом смысле. Расслабленные и удовлетворенные в объятиях друг друга. Муж и жена.
Это было бы так просто. Так просто – взять и сказать что-нибудь. Что угодно. Хотя бы ее имя.
Мэдлин…
Или даже произнести вслух эти самые трудные слова – «я вас люблю».
Но если он заговорит, то может все испортить. В лучшем случае это вернет ее в реальность и положит конец этим мгновениям, когда он держал ее так близко, как только может мужчина держать женщину. А в худшем случае он, возможно, увидит, как она удивленно смотрит на него – потрясенная, непонимающая, насмешливая. С самого начала она отдала ему свое тело. И ни разу не дала понять, что у него есть какие-то права на ее сердце.
Он боялся разрушить ту небольшую близость с ней, которую обрел. Его пальцы ласково и рассеянно перебирали ее локоны.
