– А не лучше ли было бы носить маленькую повязку на глазу? – спросила она, решив быть откровенной. – Солнце и воздух помогли бы сгладиться шрамам. А большая повязка гораздо больше бросается в глаза, чем даже шрамы. Простите, но я бы не советовала вам ее носить.
– Это вы бы не советовали, – проговорил он так тихо, что она не была уверена, правильно ли расслышала его слова. Все время, пока они оставались в кондитерской, ей было не по себе.
* * *
– Итак, насколько я понимаю, Пенворт вас не пощадил? – сочувственно спросил у нее лорд Иден, когда они сели в коляску.
– Увы, получила по заслугам, – ответила девушка. – Не стоило задавать ему личных вопросов. Раны на теле у него зажили. А вот другие, куда более глубокие, еще даже не начали затягиваться.
– Как он будет жить теперь? – Уолтер недоуменно пожал плечами. – Одна нога. Один глаз. Ух! Я, наверное, предпочел бы умереть.
– Какой вздор! – воскликнула Дженнифер, снова вспыхнув от своей резкости. – Между прочим, в жизни очень многое можно сделать без ноги и без глаза. Очень горько за лейтенанта Пенворта, ведь он был всегда так подвижен, полон внутреннего огня. Жаль, что он стал таким жестким и циничным. Впрочем, беда случилась с ним всего три месяца назад. Но вот если бы и через несколько лет он продолжал оплакивать свою потерю и дуться на жизнь – тогда я бы рассердилась на него. Это грустно вдвойне.
– Вы, наверное, правы, мисс Симпсон, – согласился Уолтер. – Но Боже мой, как же можно примириться с потерей ноги и не сетовать на судьбу! Нельзя ездить верхом. Нельзя заниматься спортом. Не могу себе представить такое.
– Бедняга, – грустно заметила Анна. Дженнифер видела, что лорд Иден ей улыбается.
* * *
К вечеру Эллен отправилась к графу Хэрроуби, не взяв с собой никого, и, приподняв медный дверной молоток, висевший на огромных двустворчатых дверях его дома, подумала, что, пожалуй, нарушает правила приличия. И улыбнулась этой мысли. То был ее дом целых пятнадцать лет. Этот человек был ей отцом.
Он снова пил; она поняла это, как только он торопливо спустился вниз ей навстречу, не ожидая, пока дворецкий проводит ее в гостиную.
– Я бы и капли не взял в рот, Элли, будь точно уверен, что вы придете, – сказал он, улыбаясь и протягивая ей руку. – Я думал, вы не придете, немного поразмыслив.
– Но я пришла, – отозвалась она, оглядывая гостиную и отмечая, что в ней ничего не изменилось с тех пор, как она последний раз была здесь, разве что ковер выглядел более потертым, а занавеси на окнах – выцветшими.
– Я никого больше не пригласил, – сказал он. – Надеюсь, вы не возражаете. Мы будем вдвоем – вы и я, Элли. И потом… – он улыбнулся с извиняющимся видом, – весьма немногие леди примут нынче приглашение графа Хэрроуби. Вы знаете… меня ведь не считают респектабельным человеком.
– Вот как? – На его лице и фигуре явственно проступили приметы его образа жизни. Они молчали, потому что экономка – Эллен не знала ее, как и нового дворецкого, – принесла поднос с чаем.
– Я налью чаю? – в смущении обратилась она к тому, кого всегда называла отцом.
– Если бы вы не ушли от меня, – сказал он, протягивая руку и указывая, что она должна сесть рядом с подносом, – я не стал бы такой развалиной, которую вы видите перед собой. Я любил вас, дитя мое. Вам не надо было уходить.
– Вы ведь запили не сразу после моего ухода, – возразила она, подавая ему чашку с чаем. – Будьте же честны с самим собой. А мне ни к чему нести на своих плечах тяжесть вины за вашу слабость.
Он улыбнулся почти по-мальчишески.
– Вы совершенно правы, – сказал он. – Но вы всегда были ко мне добры, Элли. И всегда называли вещи своими именами. Всегда прогоняли меня, когда я был под хмельком. Помните?
Он засмеялся.
– Иногда – не часто, признаюсь, – я соблюдал трезвость только для того, чтобы прийти в детскую либо в классную комнату и повидать вас. А потом уже напивался. Но в те дни не очень сильно, дитя мое. Не так сильно. Возьмите печенье.
Они посмотрели друг на друга.
– Вы всегда были для меня святым Георгием, – проговорила она, – который может защитить меня от драконов.
– Вот как, Элли? А он был к вам добр?
