У них были очень теплые отношения. Иначе не скажешь, потому что это было бы неправдой. Между ними никогда ничего не было. Это не мешало мне ревновать к их дружбе. Поланд рассказывал ей о своей родине или о какой-нибудь картине Лувра, а она внимала ему с широко раскрытыми глазами. В ее манере слушать его чувствовалась уверенность в том, что они едины — едины в ее глазах. У нее были глаза, как у дрозда. В Лондоне огромное количество скверов. Вы непременно должны съездить их посмотреть. И если дятел с широко-широко посаженными глазами смотрит на вас так, словно вы единственный в мире, — это восставшая из пепла Джеки. Она верила в это. Что будет жить вечно.
Быть замужем за человеком старше тебя? Это совершенно то же самое, что быть замужем за человеком моложе — в браке состоите только вы. Не он.
После Поланда у меня был и третий муж. Вот мы на фоне гостиницы. Торжество состоялось в «Карлайле» на 76-й улице, свидетелями были Сидни Поллак и Фей Данауэй. Самое лучшее в свадьбе — это сама ее идея. Ладно, я не желаю об этом говорить. Бракоразводный процесс идет как раз сейчас. Да, мне было известно, что он неравнодушен и к мужчинам тоже. До этого я довольно долго жила без мужа. Этот союз со всех точек зрения был ошибкой, однако я прилагаю все усилия, чтобы разделаться с ним. Он требует денег, чтобы уйти, но на самом деле не знает, куда ему идти. Он постарел и больше не пользуется успехом. Любовь у них стоит дороже, чем у нас. О, и к тому же, у меня нет желания об этом говорить.
Почему я не упоминаю свою мать? У вас такое впечатление, что я говорю только об отце? Но вы сами начали с него, и все же, вероятно, вы правы. Да, вероятно, вы правы.
Ее настоящее имя — Мари, однако все называли ее Дженет. Папа уверял, что ее настоящее имя было Жанна и что она, как и он, имеет французские корни. Мы происходили, боюсь, лишь косвенно, от французских эмигрантов, осевших в Америке в 1928 году. Папа был так горд этим, что время от времени играл роль старого француза: «Palsambleu», «morbleu»[4], — произносил он, коверкая слова, так как французского не знал совсем. Он говорил на бостонском американском с акцентом, оставшимся после тайного перехода через канадскую границу. Я могу вам его спародировать, пародии мне чрезвычайно удаются. Я понятия не имею, откуда появился у него такой выговор, возможно, это еще один трюк, призванный дурачить кредиторов. В «Рэкет Клабе» папа был знаменитостью. Что касается французских корней матери, то на них мы никогда по-настоящему не претендовали. Тем не менее мамины бабушки носили французские имена, потому что прадедушка был выходцем из европейской семьи. Этот факт являлся бесспорным и намного более достоверным, чем то, что говорил папа. Послушать его, так в нас текла королевская кровь. Эдди, мой кузен — вообще-то он кузен моего отца, но ближе мне по возрасту, феномен поколений, — уверял, что наши предки были королями Франции в XIV веке. Папа это тоже повторял, причем без малейшей насмешки, и это срабатывало. Поэтому, когда Гор Видал, друг семьи, заявил на свадьбе Джеки, что это выдумка и что между нами и королями Франции столько же общего, сколько между Парк-авеню и Бронксом, папа разозлился и набросился на Гора Видала, который, защищаясь, поставил ему фонарь.
Если вы посмотрите на свадебные фотографии Джеки, то увидите у папы яркий синяк под глазом. Это подчеркивает его натуру гуляки, встречавшего рассвет с парой валетов, шестеркой, четверкой, девяткой на руках. В общем, он был ничтожеством. Мы все были ничтожествами, и Эдди придумал этот трюк с королями Франции для журналистов.
В Европе нас не приняли бы ни в Лондоне, ни в Париже. Так что уж говорить о XIV веке.
Возможно, все было бы проще, если бы существовала только семья моей матери. А вот и она на фоне дома в Восточном Хэмптоне. А здесь — женский клуб на 53-й улице. Вы только взгляните на эти шляпки-колокольчики! К головным уборам я прибегала в крайних случаях — их уже почти не носили, — и, кроме как во время путешествия по Индии, вы редко встретите их на мне в моих альбомах. О, на скачках и при Дворе, само собой разумеется. В Вашингтоне тоже, но там я бывала недостаточно часто, чтобы можно было всерьез говорить о шляпках.
