Мне хотелось сказать ей что-нибудь язвительное в ответ, чтобы она замолчала, но я не могла выговорить ни слова. Если бы в ту минуту рядом со мной была мама, она пришла бы на помощь, спокойно ответив одной из мудрых поговорок: «Кто мы такие, Сарита, чтобы судить? Все мы ходим под Богом». Но она была в магазине, а слова Сариты «вы даже не кузины, не то что сестры» стучали в голове, как молоточки, сводя меня с ума.
У тети Налини было такое выражение лица, точно ее заставили съесть лимон. Она постоянно твердила о том, как хорошо было в доме ее отца, где прислуга и дети знали свое место, и даже коровы были послушны настолько, что давали больше молока, чем соседские. Как будто она вовсе не хотела принадлежать к нашей семье. Но ей не нравилось, когда кто-нибудь другой напоминал ей о том, что она имеет весьма далекое отношение к роду Чаттерджи.
Между тем тетушка Сарита победоносно добавила:
— Вы даже родились в разное время. И уж тем более под разными звездами. Я ведь права, Налини-ди?
Какое-то время тетя Налини молчала, делая вид, что не слышала вопроса. Но она не могла упустить такую прекрасную возможность устроить мелодраматическую сцену. Страдальчески вздохнув, она сказала:
— Да, Сарита, ты права. Анджу родилась ровно в полдень, а Судха… — тут она осуждающе посмотрела на мою кузину, — Судха появилась не раньше полуночи. Как я кричала от боли! В меня будто вонзались тысячи ножей. А сколько крови я потеряла! Акушерка, которая принимала у меня роды, была совсем молоденькой и неопытной, не то что женщины в услужении у моей матери. Поэтому она очень испугалась и хотела даже послать за английским доктором, хотя все помнили про то, что он всегда вскрывал животы матерям, и некоторые потом умирали от заражения крови.
Мы слышали эту историю раз сто. Но Судха посмотрела на тетю Налини широко распахнутыми от удивления глазами и спросила:
— Но с тобой же он ничего не сделал?
— Нет…
— Потому что тебя спасла Анджу?
Тетя Налини сердито посмотрела на свою дочь — она не любила, когда прерывали ее захватывающие истории, особенно те, в которых она была главной героиней-мученицей.
— Я думаю, что меня спас специальный амулет для рожениц, который я предусмотрительно купила за месяц до родов у странствующего…
— Расскажи, что случилось после, — снова, к моему изумлению, прервала ее Судха, — обычно такая молчаливая в присутствии своей матери. — Расскажи о Гури-ма.
Тетя Налини раздраженно цокнула языком и на мгновение замолчала, но тут же снова продолжила — уж очень она любила рассказывать истории.
— Когда твоя тетя Гури услышала, что происходит, она сползла со своей постели, несмотря на то, что сама потеряла много крови и была очень слаба. И, не слушая протесты акушерки, запрещавшей ей ходить, подошла ко мне с Анджу на руках и положила малышку лицом вниз на мой огромный живот — а он был действительно огромный, хоть шел лишь конец восьмого месяца.
Тут тетушка Налини снова театрально вздохнула и продолжила:
— С тех пор фигура у меня так и не восстановилась. Но Анджу, видимо, не очень понравилось лежать на моем животе, она вдруг громко заплакала, и в эту минуту у меня началась такая сильная схватка, что мне показалось, будто мой позвоночник раскололся надвое. А потом акушерка протянула мне Судху со словами: «Еще одна девочка».
— Вот именно поэтому Анджу — моя сестра-близнец, как вы не понимаете? — ответила Судха — так, как будто она говорила не только для тетушки Сариты, но и для своей матери. — Она помогла мне появиться на свет.
Сказав это, сестра, моя милая, тихая Судха, обняла меня, лучезарно улыбнувшись. Ни Сарите, ни Налини нечего было ей возразить. Вряд ли мне удалось бы дать более достойный ответ.
Я даже составила список причин, почему не могла ненавидеть Судху.
Моя кузина была самой красивой из всех, кого я знала. Она была похожа на принцессу из сказок, которые нам рассказывала Пиши: ее кожа, теплого коричневого оттенка, напоминала миндальное молоко; волосы, мягкие, как дождевые облака, струились по спине, а всего нежней были ее глаза.
Она была единственным человеком, способным успокоить меня, когда я бывала зла на весь мир. Стоило ей просто взять мою руку — и это освежало, как глоток чистой, холодной воды в жаркий день.
