Когда лейтенант, посмотрев решение задачи, одобрительно кивнул и пошел дальше, Федор с благодарностью улыбнулся Михаилу. Тот, с задорным блеском в глазах, не преминул пустить шутку: "Вишь, мы тоже не лыком шиты".
Так прошли для Федора изнурительные двухдневные занятия.
На третий день состоялись соревнования по стрельбе. По двум упражнениям по мишени Федор занял сначала второе, затем третье места. А по движущимся целям его показатели трижды оказались лучшими.
— Здорово, Федор, — первым похвалил его Корытов. — Охотников знаю. Бух! И из сотен дробей хоть две-три в цель-то попадут. А винтовка не такая. У нее пуля одна.
На похвалу Федор не ответил. Он лишь улыбнулся и подумал про себя: "Чего тут, вот попробуй быть первым в бою". Но когда после разбора результатов лейтенант Васильков из двух отданных на весь полк приборов второй стал вручать ему, он от волнения переспросил:
— Это мне?
— Да, да, тебе, красноармеец Охлопков. Первый дали красноармейцу Наймушину Ивану Григорьевичу. А вот второй тебе, Федор Матвеевич. Только ты не подведи нас.
Так, Охлопков в конце января 1942 года в маленькой деревушке, что стояла на северо-востоке от Ржева, перед строем из восьми бойцов стал хозяином снайперской винтовки.
И на самом деле, по сравнению с обычной, она выглядела чудом. Целишься, и мишень так приближается, хоть рукой потрогай. Из такой промахнуться стыдно будет… Да он на то и не имеет права. Лейтенант же сказал: снайперское движение — дело новое, ответственное, за ними, за первыми, пойдут десятки и сотни. Надо скорей освоиться. Ведь якуты некогда на сохатого и медведя ходили с луками, пока долетит первая стрела, успевали пустить еще по три…
Вечером Корытов долго любовался снайперской винтовкой и, не скрывая своей зависти, спросил у Федора:
— А кто этот счастливчик Наймушин?
— Из второго батальона. Лейтенанта Мишанкова видел? Вот у него.
Снайперская группа действовала самостоятельно всего три дня. Началось наступление и снайперы разбрелись по своим ротам. К концу следующего же дня до Федора дошла печальная новость, что Корытов получил тяжелое осколочное ранение и отправлен в госпиталь. Тот самый Михаил Корытов, ставший Федору таким понятным и близким…
Корытов, на первый взгляд человек неуравновешенный, был на самом деле очень задушевным. Скажем, сегодня поругается с кем-нибудь, а назавтра все начисто забывает. Что бы ни случилось, как бы ни обходились с ним, зла не помнит. После боя может сразу же запеть, сплясать… Шутка, веселье — его постоянные попутчики. Терпеть не может спокойной, размеренной жизни. Когда скучно, у него даже взгляд тускнеет. Иногда по вечерам, когда "бес наступит на пятки", Миха нехотя начинал рассказывать печальные моменты своей жизни, как два старших брата уже погибли на фронте, как отца в пору организации первых колхозов кулачье застрелило из-за угла, как трехлетняя сестричка обварилась до смерти кипятком, в какой нужде жилось после убийства отца… А днем Михаил ходил легко и свободно, как ни в чем не бывало.
Федор Михаила часто вспоминал и каждый раз ловил себя на мысли, что они в чем-то очень схожи. А то как объяснишь, почему они вцепились при первой же встрече? У него убит брат, у того убиты оба брата. Стараясь заглушить свое горе, Федор как бы уходил в себя. Корытов же пытался рассеяться весельем и удалью. Федор, скрипя зубами, безрассудно кидался на врага, готов был взорваться гневом по пустякам, не выносил ничьей оплошности. Он сейчас стыдился этого.
Так отозвалась в Федоре короткая дружба с Корытовым. Происходящее вокруг он стал видеть спокойно и ясно, душа его уже не бунтовала, прежде всего действовал его рассудок. Он еще понял, что это не скорая война, ее беды так неисчислимы, что несчастье, случившееся с ним и Корытовым, это всего лишь капельки в горе миллионов, что опасность смерти повисла над каждым из миллионов советских людей. "Потому-то воюет вся страна, она вся превратилась во фронт", — думал он. В такой войне солдату нельзя шарахаться, нельзя поддаваться чувствам, ему надобно иметь крепкие нервы и холодную голову.
