— Мужики, а вы чего?
— Здесь Акимка сидит, — прошептал одними губами Петруха, лучший друг ушедшего.
— Мужики, так он же… — недоуменно озираясь, возразил бывший командир танка.
— Он с нами! Понимаешь, с нами!!! — вскочив с места, срывающимся голосом заорал Петруха. На него было страшно смотреть: он побледнел, глаза налились кровью, его колотило, словно в диком ознобе.
— Ага, — пролепетал ошарашенный Наум и сел на свое место.
Над столом вознеслась тяжелая фигура хозяина.
— Налейте ему штрафную. Помяни стоя и помолчи. И впредь больше не опаздывай. Раз в год за сто метров и вовремя прийти можно.
Так и пошло. От года в год за столом Филиппыча становилось все свободнее. На опустевшее место ставили стопку, накрывали хлебом, на него — тонкий ломтик сала и кружок огурца. Как-то не пришел Клим Егорыч. Нет, слава Богу, его костлявая не прибрала. Просто уехал к сыну в Челябинск. Ему тоже поставили стопку, но бутербродик положили рядом. Он же не совсем ушел. Вернется, мол, а тут уже все готово.
Науму сразу стало скучно.
— Да-а-а, — задумчиво протянул он. — Один ты теперь у нас герой остался, Сергей Иванович.
Тот спокойно улыбнулся, прикрыл глаза и ответил вопросом.
— Да вот надолго ли?
Наум хитро улыбнулся и вдруг резко повернул разговор:
— А скажи-ка, Сергей Иванович, тебе уж точно приходилось стирать генеральские портянки?
— Что за подлая душонка у тебя, Наум, не к одному, так к другому пристанешь, — заметил Петруха.
— Не подлая, а веселая, — парировал Наум.
— Приходилось, — совершенно спокойно, на радость Науму, ответил оставшийся герой.
— Вот-вот, — обрадовался Наум, потирая от удовольствия руки. — За это тебе и дали золотую звезду.
— Слишком дорого ты ценишь генеральские портянки, — совершенно спокойно ответил Сергей Иванович. Взгляд его был устремлен вдаль, сквозь собеседника.
Историю героев в селе знал каждый. Не раз, не два и даже не десять раз их приглашали в школу, дабы поведать подрастающему поколению об ужасах войны и доблести русского солдата. Клим Егорыч на встречи завсегда шел с превеликим удовольствием. Прихорашивался, наряжался, цеплял все медали, а поверх — звезду Героя. Сергей Иванович напротив, не любил шумных мероприятий. И рассказывал тяжело, через силу. «Вспоминать надо хорошее, — отговаривался он, — а там ничего такого не было». А просто заслонил он генерала своей грудью, когда они на засаду напоролись. Вот и все геройство. И рассказывать, вроде бы нечего.
А с портянками как раз нехорошая история вышла. Все тот же Наум, подлая его душонка, нашептал Клим Егорычу: «А вот Сергей Иванович говорит, что ты герой-то не настоящий. Тебе звезду дали только за то, что ты генералу портянки стирал».
Ну, Клим Егорыч, знамо дело, взбеленился, и бегом на Верхнюю улицу. Сергей Иванович сидит себе, делов не знает, валенки подшивает. Тот подлетает и со всего маху хлоп его по уху. Сергей Иванович удивился: «Клим Егорыч, ты что?»
«Это что же ты про меня такие слухи распускаешь?»
Сергей Иванович головой только покачал: «Делать мне больше нечего». А Клим Егорыч и сам знает, что из Сергея Ивановича и по делу-то слова не вытянешь, и не в его правилах сплетни распускать. Но вот такой уж он вспыльчивый, опять на уловку Наума купился. Извинился Клим Егорыч и с поникшей головой побрел домой.
А по весне, когда Филиппыч узнал об этой шутке, он прямо сказал Науму:
— Если ты, рожа бронированная, еще раз так пошутишь, за стол ко мне не приходи.
С тех пор Наум немного приутих. Да он сам-то по жизни, человек-то хороший был. И медалями не обделен. Трижды в танке горел. Никогда рубаху не снимал и в бане мылся завсегда один. А случись на селе пожар, так Наум первым, очертя голову бросался в огонь. На его боевом счету числились три старухи и восемь мальцов. Сгореть в огне он уже не боялся.
«Я утонуть боюсь», — смеялся он, когда селяне из ведер заливали тлеющую на нем одежду. За это его и прозвали Пожарником.
— А уж медаль «отважную» тебе точно за портянки дали, — не унимался Наум.
— Не-е-е, — с улыбкой без тени обиды отозвался Сергей Иванович. — «Отважную» медаль мне за жену генерала дали.
