– Вам кофе сделать, Олег? – спросила давешняя Кора.
– Лучше чай с лимоном.
Он сбежал с крыльца, кого-то окликнул, о чем-то распорядился. Сунул руки в карманы и посмотрел по сторонам, потом на небо и сказал в рацию:
– Эмма Львовна.
– Я здесь! – Сердитая тетка трусцой подбежала со стороны навеса.
– Смотрите, на улице мы сегодня умрем от переохлаждения, – сказал Аллилуев. – И нас похоронят. Снимаем интерьер. Посмотрите, что нужно для сцен тридцать четыре, тридцать восемь и девять. Если все есть, репетируем и снимаем.
– Хорошо, Олег Алексеевич!
…Ого, подумала Настя. Олег Алексеевич, ни больше ни меньше!
– И вот за девушкой поухаживайте! – велел Аллилуев, кивнул на Настю и заскакал через лужи. – Мотор через сорок минут.
– За тобой нужно ухаживать? – осведомилась Эмма.
– Нет, нет, спасибо, – быстро сказала Настя. – Я тут посмотрю пока.
– Ну смотри, смотри, – разрешила тетка. – Только ты чего-то вырядилась не по погоде.
– Я… не рассчитала.
– Пойдем со мной.
– Что? Куда?
– За мной иди.
Эмма, решительно шагая, привела ее в вагончик, очень похожий на тот, где квартировала Мила. Здесь тоже было тепло, пахло кофе и табаком, но здесь обитали люди, две женщины. Одна гладила что-то на широкой доске, другая чистила и без того сверкающий мужской ботинок.
– Девчонки, я вам беженку привела! – зычно объявила Эмма, распахивая дверь. – Из теплых стран! Изыщите чего-нибудь от обморожения?
– Водочки, может, Эмма Львовна? – спросила та, что гладила.
– Эх, хорошо бы! – гаркнула Эмма. – Только не мне, а вот ей! А водочки мы в конце смены тяпнем!
– А будет сегодня конец-то? – Та, что с ботинком, посмотрела на Эмму, а потом на Настю. – С новым режиссером.
– Пока в графике, тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. Он вроде не бестолковый, а там кто его знает! Мотор через сорок минут!
– Заходи, девочка, – пригласила первая. – Замерзла? Меня Лена зовут.
– А я Настя.
– Господи, чего это ты так идешь? – Удивилась вторая. – Ноги отморозила?
– Стерла, – призналась Настя.
Ей было неловко, но приятно и радостно – то ли от тепла, то ли от того, что две эти женщины при взгляде на нее начинали улыбаться, и ей хотелось улыбаться в ответ.
– В таких колодках разве можно ходить? – спросила вторая. – Да еще на работу! Или ты просто так, посмотреть приехала?
– Посмотреть, – призналась Настя.
– Что бы нам такого придумать? – сама у себя спрашивала Лена, ловко и аккуратно перемещая вешалки с одеждой по рейлеру. – У нас все летнее, не годится.
– А из прошлого сезона?
Лена обернулась.
– А мы из прошлого сезона ничего не брали.
– Как же не брали! Вон с той стороны за занавеской!
Лена перешла на другую сторону вагончика.
– Тебе, может, кофе пока горячего?
Настя с восторгом согласилась на горячий кофе.
– Наливай сама, видишь, там плитка, а с правой стороны кофеварка. Сахар там же и молоко!
Настя налила кофе в кружку с надписью «А нам все равно!», накидала сахару и набулькала молока из бутылки. Отхлебнула и зажмурилась – так было горячо и вкусно.
Кажется, только недавно они с Даней дискутировали про молоко, и воспоминание было неприятное, дурацкое.
– Нашла! – радостно объявила Лена. – Смотри, какая вещь!
И вытащила с вешалки громадное клетчатое пончо.
– Ты вот так завернешься, и будет тебе тепло. Только после смены не забудь отдать. А то мы потом не найдем.
– Конечно! – пылко пообещала Настя. – Конечно отдам!.. А вы до самого конца будете?
– Куда же мы денемся? – засмеялись обе. – Пока артисты в последний раз в свое не переоденутся, костюмеры все время на работе.
– А с ногами что делать? – озабоченно спросила Лена, поглядывая на Настины туфли. – Как ты думаешь, Катюш?
– А я уж все придумала! Давай, надевай.
Перед Настей явились теплые носки полосатой шерсти и войлочные башмаки с задранными носами и без задников. Похожие Настя видела на иллюстрациях к сказкам Андерсена. Там у всех были такие, только деревянные, и такие же полосатые чулки!
Настя скинула ненавистные туфли, натянула носки и сунула ноги в мягкий войлок.
– Какая красота! Какое счастье! – проговорила она. – Вот спасибо вам.
– Колодки свои давай сюда, – сказала Катя. – Мы их хоть подсушим немного.
