Серебряный голос - страница 2
Саша подошёл к столу и стал с интересом перебирать радужные старинные деньги. Мальчику было лет двенадцать. Худенький, загорелый, с белыми мягкими выцветшими волосами, ничем не приметный сельский мальчик. Привлекательна была манера держаться — спокойно, ровно, самостоятельно. К нам Саша относился холодно и равнодушно.
Вошла миловидная хозяйка с ведром молока. Мы быстро договорились о ночлеге и ушли спать в сарай на сеновал, набитый пахучим сеном. Через некоторое время туда же поднялся и Саша и лёг несколько в стороне. С нами он не заговорил. Да и нам было не до разговоров, так умаялись за день.
Третью неделю бродили мы по чусовским берегам в благодатную летнюю пору. У Ильина, театрального художника, были некоторые причуды. Очень неохотно говорил он о живописи, искусстве, избегал в среде художников споров о мастерстве. Не очень охотно показывал свои картины на выставках. Но живописи, безусловно, был предан. Обычно на всё лето, пользуясь отпуском, покидал город, чтобы запастись «материалом» для зимней работы в театре. На Чусовой он проводил второе лето. Его привлекали скалистое берега, виды деревень и сёл, старинные постройки, остатки заводских строений. Меня он уговорил провести с ним летний отпуск.
Прав Саша: забавно у нас получилось — шагали в Зябловую, а попали в Зимник. Где пропустили нужный поворот? Но не беда — поживём и в Зимнике. Ведь собирались и сюда заглянуть.
Утром возле дома оглушительно зашумели два трактора, послышались голоса. Саша вскочил и быстро спустился с сеновала. Ильин покряхтел-покряхтел, но встал. Пошёл на Чусовую рисовать туман.
Никого из хозяев в доме не было. Да и вся деревня в этот день пустовала. Мальчик говорил правду — колхоз поднимал большой участок лесной нетронутой земли, очищал её от кустарников, готовил к осенней вспашке. Я весь день провёл один. Ильин так увлёкся, что пробыл на реке до заката солнца.
Хозяева появились ещё позже.
Мы сидели с Ильиным на лавочке у ворот.
К дому подошёл высокий старик. На длинной шее с выступающим кадыком держалась маленькая узкая голова. На ней еле сидела драная, с клочьями жёлтой вылезающей ваты шапчонка, на ногах — калоши, подвязанные верёвкой, в руке — суковатая палка. Старик был небрит и грязен. Он постучал в окно палкой и крикнул тонким голоском:
— Прокофий! Покажись-ка!
Хозяин вышел на улицу.
— Сын дома? Ты скажи Сашке, что отверну ему башку и на воротах повешу. Попадётся он мне!
— Сам с ним поговори, — равнодушно отмахнулся хозяин и позвал: — Сашка!
Саша появился с воинственным видом.
Старик петухом кинулся к нему, замахнулся палкой:
— У, рицдивист! Опять охоту устроил. Шпиён паскудный! А ну, верни силки!
— Не верну, — решительно отказал Саша. Он стоял, наклонив голову, как молодой бычок. — Не позволим лес зорить.
— У, сопля несчастная! — Старик трусовато взмахнул палкой, глаза его злобно блестели. — Рицдивист!
— А ты Култышка! — бросил мальчик.
— Саша! — гневно крикнул отец.
— А он чего ругается! Сам виноват… Будем следить, шагу не дадим ступить. И силки не отдадим. Зачем правила нарушает?
— Шпиёны! — закричал пронзительно старик. — Попадётесь мне на дороге! — Он выразительно погрозил толстой палкой.
— Отстать бы тебе от этих дел, Кузьмич, — спокойно посоветовал хозяин. — По-хорошему тебя предупреждаем. Вызывал ведь тебя сельсовет…
Старик закричал бранные слова, хрипя от злости, брызгая слюной.
— Слушать тебя тошно, — сказал пренебрежительно хозяин, махнул рукой и пошёл вместе с Сашей в дом.
Старик погрозил обоим вслед палкой и, продолжая кричать, побрёл по улице.
Мы хотели пробыть в Зимнике один день. Однако нам так понравилось в этой небольшой лесной деревушке, что мы зажились. Все дни проводили на берегах Чусовой. Сашу видели редко. Он не проявлял к нам никакого интереса. Зашли чужие люди, живут, ну и пусть живут. Да и хозяевам тоже было не до нас — все в деревне работали на расчистке целины.
Однажды Саша появился в середине дня, очень возбуждённый.
Я был один.
— Ваш товарищ — художник? — спросил Саша.
— Художник, театральный.
Мальчик постоял, о чём-то думая, потом сорвался с места и убежал.
