Ромарин помнил. Он изменился в лице и уже не был похож философа и знатока жизни.
— Ты сказал, что она не станет — малышка Петти Хьюз — что она не станет со мной…
Ромарин почти вскочил со стула и ударил кулаком по столу.
— И, клянусь, она и не стала! Есть хотя бы одна гнусность, которую ты не совершил!
Марсден тоже приподнялся, слегка пошатываясь.
— Охо-хо, ты так думаешь?
Дикая мысль промелькнула в голове Ромарина:
— Ты хочешь сказать…
— Хочу сказать?… Хо-хо, да, это и хочу сказать. Она это сделала.
Зеркала в дыму от полусотни сигар и сигарет, Амуры и пастушки на пестрых стенах, встающие со своих мест посетители — внезапно все это закружилось перед глазами Ромарина. В следующую секунду, чувствуя, как будто он стоит на чем-то ненадежном и может потерять равновесие, он ухватился на столовый нож, которым чистил персик и ударил Марсдена в шею. Закругленное лезвие с треском разломалось, но он ударил еще раз обломанным ножом и оставил его в теле. Стол перевернулся почти вертикально, за ним исчезла голова Марсдена. За ней последовала груда стаканов, сигар, искусственных цветов и. наконец, скатерть, за которую тот цеплялся. Осталась голая грязная американская столешница.
* * *
Но край доски, за которой исчезло лицо Марсдена, оставался вертикальным. Группа рабочих переносила декорации из театра в тележку…
И Ромарин знал, что в одно мгновение он видел и прошлое, и настоящее, и будущее, и что Марсден стоял за раскрашенным картоном декорации.
Ромарин знал и то, что стоит только подождать, пока декорации пронесут, взять Марсдена под руку и войти в ресторан — и все будет именно так. Считается, что тонущий человек, может увидеть все за невообразимо ничтожное мгновение. Говорят, сон длиной в год — лишь особое расположение частиц, связанных с определенными идеями, в сам момент нашего пробуждения; и историческое прошлое, и предсказываемое будущее заключены в таинственном мгновении, что мы называем настоящим…
Так все и будет…
Ромарин остановился всего на миг, в следующую секунду он повернулся и побежал изо всех сил прочь.
На углу улицы он столкнулся с бродягой, и только стена не дала им упасть на землю. Ромарин начал лихорадочно рыться в кармане и вытащил пригоршню серебра. Он всунул ее в руку бродяги.
— Вот… Быстрее, возьми это! — задыхаясь, произнес он. — Так… У входа в ресторан стоит человек… Он ждет господина Ромарина. Скажи ему… что с господином Ромарином приключился несчастный случай, пренеприятное происшествие…
И он ринулся прочь, оставив нищего в недоумении разглядывать серебро.
Амброз Бирс
ДРУГИЕ ПОСТОЯЛЬЦЫ
— Чтобы попасть на этот поезд, — сказал полковник Леверин, сидя со мною в отеле Вальдорф-Астория, — вы должны заночевать в Атланте. Прекрасный город, но не советую вам останавливаться в Брифитт-хаузе, одной из главных тамошних гостиниц. Это старый деревянный дом, который давным-давно нуждается в починке. В стенах такие дыры, что кошке впору пролезть. Двери спален не запираются, мебели никакой, кроме стула и кровати, накрытой тюфяком, — ни одеял, ни подушек. И к тому же вы не можете быть уверены, что этими скромными удобствами будете пользоваться один. Есть опасность, что вам придется делить их с другими — со множеством других обитателей… Сэр, это самая гнусная гостиница! Однажды я провел там прескверную ночь.
Было уже поздно, когда я пришел туда. В комнату на первом этаже меня проводил услужливый ночной портье, освещая дорогу сальной свечкой, которую он любезно оставил мне, уходя. Я устал, проехав в поезде почти двое суток, и еще не вполне оправился от пулевой раны в голову, полученной в стычке. И вместо того, чтобы искать лучшую квартиру, я, не раздеваясь, повалился на тюфяк и заснул.
Ближе к утру я пробудился. Луна поднялась и ярко сияла в незанавешенном окне, заливая комнату мягким голубоватым светом, в котором чудилось что-то пугающее, — хотя, смею сказать, это неудивительно. Лунный свет всегда кажется немного призрачным, как вы, должно быть, и сами заметили. Но вообразите мое удивление и гнев, когда я увидел, что на полу разместилась по меньшей мере дюжина других постояльцев! Я сидел, от души проклиная хозяев этой странной гостиницы, и хотел уже встать с постели, чтобы пойти и устроить скандал ночному портье, с его тихонькими повадками и сальной свечкой, — но тут некое обстоятельство поразило меня так, что я не смог двинуться с места. Как говорят в таких случаях романисты, я оцепенел от ужаса. Потому что все эти люди, несомненно, были мертвы! Они лежали на спине, размещенные рядами по трем сторонам комнаты, ногами к стенам (у четвертой стены, самой дальней от двери, стояли моя кровать и стул). Лица их были закрыты, но под белой тканью проступали черты двоих, лежавших в квадрате лунного света возле окна, — резко очерченные профили, заострившиеся носы и подбородки. Я думал, что это дурной сон, и пытался крикнуть, но не сумел издать ни звука, как обычно бывает во время кошмара. Наконец с отчаянным усилием я спустил ноги с кровати, пробравшись между двумя рядами закрытых лиц и двумя телами у самой двери, покинул это адское место и ринулся в комнату служащих.
