— Я сказал: это ваш собственный выбор, — повторил человек с высохшей рукой, когда кашель на время умолк.
— Это мой собственный выбор, — подтвердил я.
Человек с козырьком над глазами впервые обнаружил мое присутствие и на мгновение откинул голову назад и вбок, чтобы посмотреть на меня. В этот миг я увидел его глаза, маленькие, зоркие и воспаленные. Потом он снова закашлялся, брызгая слюной.
— Почему вы не пьете? — спросил первый старик, придвигая к нему пиво. Тот налил стакан трясущейся рукой, расплескав половину на дощатый стол. Его чудовищная тень, сгорбившись на стене, передразнивала его движения, пока он наливал и пил. Надо признаться, я был недостаточно подготовлен для встречи с этими гротескными обитателями дома. Есть что-то жестокое в старости, что-то унизительно атавистическое. Кажется, будто день за днем, мало-помалу, стариков оставляют все человеческие чувства. Эти трое нагоняли на меня тоску — с их унылым молчанием, нелепыми повадками, их очевидной враждебностью ко мне и друг к другу.
Я сказал:
— Если вы покажете мне эту вашу «комнату с привидением», я там и устроюсь на ночь.
Кашляющий старик вскинул голову так внезапно, что это меня поразило, и вновь его красные глаза остро глянули на меня из-под козырька; но никто не ответил. С минуту я ждал, переводя взгляд с одного из них на другого.
— Если вы покажете мне комнату, — произнес я немного громче, — я избавлю вас от труда занимать меня беседой.
— На полке за дверью есть свеча, — сказал человек с высохшей рукой, обращаясь ко мне и глядя мне под ноги. — Но если вы пойдете в красную комнату сегодня ночью…
— В эту ночь всех ночей! — сказала старуха.
— …вы пойдете туда один.
— Очень хорошо, — ответил я. — И какой дорогой мне идти?
— Идите по переходу, — сказал старик, — пока не упретесь в дверь. За ней винтовая лестница. На середине подъема, на площадке, есть другая дверь, обитая сукном. Войдёте в нее и ступайте по длинному коридору, до самого конца. Ступеньки слева ведут в красную комнату.
— Я правильно понял? — спросил я и повторил его указания. Он поправил меня в одной детали.
— И вы в самом деле идете туда? — сказал человек с козырьком над глазами, в третий раз повернувшись ко мне с тем же странным, неестественным наклоном головы.
— В эту ночь всех ночей! — добавила старуха.
— Я затем и приехал, — ответил я и направился к двери.
Пока я шел через комнату, второй старик поднялся и обогнул стол, чтобы сесть ближе к другим и к огню. На пороге я оглянулся: все они жались друг к другу, темные силуэты на фоне горящего очага, и вполоборота смотрели на меня с отрешенным выражением на древних лицах.
— Доброй ночи, — сказал я, отворяя дверь.
— Это ваш собственный выбор, — сказал человек с высохшей рукой.
Я не закрывал двери, пока свечной фитиль не разгорелся как следует. Потом я притворил ее и спустился в гулкий холодный переход. Должен признать, что трое чудаковатых старцев, на попечении которых госпожа оставила замок, и причудливая старомодная обстановка в покоях домоправительницы, где они собрались, немного выбили меня из колеи, как я ни старался сохранять спокойствие.
Эти люди словно принадлежали другому веку — более древним временам, когда понятия о духовном мире отличались от наших, менее конкретных, гадания и колдовство были в порядке вещей и никто не сомневался в реальности видений. Само существование этих людей было призрачным. Даже покрой их одежды следовал модам, создатели которых давно умерли. Безделушки и мебель в их комнате были призрачны — изобретения навсегда исчезнувших людей, которые все еще незримо обитали, но не жили в сегодняшнем мире… Усилием воли я отогнал эти мысли. Длинный продуваемый насквозь переход был холодным и пыльным, моя свеча вспыхивала, заставляя тени дрожать и сжиматься. Эхо разносилось вверх и вниз по винтовой лестнице; тень сперва росла позади меня, а потом взбежала передо мной в темноту наверху. Я поднялся на площадку и помедлил, прислушиваясь: мне почудился шорох. Полная тишина успокоила меня, я толкнул обитую сукном дверь и через миг уже стоял в коридоре.
Впечатление оказалось сильнее, чем я ожидал: луна, сияющая в большом окне парадной лестницы, ярко высвечивала предметы, а тени были глубоки и черны. Все вещи стояли на своих местах, точно владельцы покинули дом вчера, а не восемнадцать месяцев назад. В подсвечниках остались свечи; пыль покрывала ковры и паркет таким ровным тонким слоем, что при луне ее не было заметно. Я шагнул вперед — и застыл. Выступ стены сразу за площадкой скрывал от меня бронзовую скульптурную группу, но тень ее с поразительной отчетливостью выделялась на белой деревянной панели. Казалось, кто-то, пригнувшись, подстерегает меня. С полминуты я стоял неподвижно; потом, опустив руку в карман и сжимая револьвер, осторожно пошел дальше… и обнаружил Ганимеда и орла, блестящего в лунном свете. Этот забавный случай на время вернул мне самообладание, и фарфоровый китаец на столике стиля «буль»,
