Когда появился Якуб, я прекрасно поняла свою дочь. Якубу девятнадцать лет, он – свежеиспеченный выпускник, блондин, с карими глазами в пол-лица. Вдобавок малость небрит. Встреча с таким красавчиком не к добру. Тося как ангелочек.
– Это моя мама Юдита.
Якуб подал мне руку, очень крепко сжал мою и улыбнулся.
– Якуб. Когда-то была водка с названием «Юдифь, Ревекка и Давид».[6]
Я потеряла дар речи. Но всего лишь на секунду.
– Вот уж не думала, что я из столь знатной плеяды.
Тося бросила на меня убийственный взгляд:
– Не из плеяды, а из плебеев, наверное, мама.
Якуб бросил на Тосю слегка укоризненный взгляд, но было заметно, что она ему нравится, – ах, и еще как! – а у меня похолодело сердце.
– Ой, Тося, моя дорогая малышка, если и правда, что дети наследуют от матерей пусть даже малую частицу их внешней красоты и характера, то твоя мама скорее воспитана во дворце, чем среди прислуги.
Что ж, он не только красив, но и наблюдателен.
– Я привезу Тосю около одиннадцати, – сказал Якуб, – рад был с вами познакомиться.
Тося вместе с ним исчезла в дверях, я понеслась за ними как полоумная, нервно выкрикивая:
– Я вас очень прошу, пожалуйста, ведите машину поосторожнее!
– Мама, – сказала моя дочь с такой мольбой в голосе, что я поспешно ретировалась.
О Господи, если я к Тосиному парню обращаюсь на вы, значит, меня уже можно сдавать в архив. Вечером позвонил Адам и спросил, как там Тося. Лучше бы спросил, как я!
Тося ни свет ни заря помчалась к Уле, потому что вместе с Кшисиком они договорились ехать в эту Ворону. Я сдержала себя, чтобы не кинуться за ними и не попросить Кшисика вести машину осторожно. Но с каким облегчением я вздохнула, услышав Улин возглас из-за забора:
– Только поосторожнее!
А затем решила – надо радоваться, что я остаюсь одна, хотя для уже не одинокой женщины я слишком часто выходные провожу в обществе Ули. Но коли пришло долгожданное лето – жаловаться грех. Птички щебечут, растеньица разрастаются вширь и ввысь, деревца машут своими лапками, да и вообще красота. Я видела, что и Уля за оградой того же мнения, – подруга прохаживалась, осматриваясь, что бы сделать. У меня тоже уйма работы, и я не знала, с чего начинать. Мы с Улей остались в деревне одни, поэтому надо было срочно придумать что-нибудь очень полезное. Разумеется, я предпочла бы остаться вдвоем с Адасиком, но тогда мне пришлось бы согласиться с тем, что я полностью и окончательно стала зависима от мужчины, а это не так.
Мне думается лучше всего в гамаке. Вернее, думалось бы, если бы я не заснула. Проснулась я в десять и разозлилась на себя, что так бездарно трачу время. А потом мне стало нехорошо при мысли, что скоро вернется Адам и с ним вместе придется обсуждать наши планы на отпуск. Мне и в прошлом в таких случаях бывало тошно, но с теперешним Йолиным мужем вообще невозможно было договориться. А теперь надо бы радоваться, и что же? Остапко по-прежнему молчала. Ее телефон не отвечал тоже. Увы, но на это я никак повлиять не могла. А потому я натерла тело лосьоном с солнцезащитным фильтром – Ренька утверждает, что без него даже на секунду нельзя показаться на солнце, – и решила не ломать себе голову над тем, что делать, а только подумать, с чего начать. Размышлять ведь можно и на солнышке.
И тут появилась Уля.
– Привет, – сказала она, – можно к тебе на минуточку?
Ох, я почувствовала что-то неладное. Уля обычно является ко мне без приглашения. И я к ней прихожу запросто. Иногда мы стоим у забора, потому что ни у одной из нас нет времени, чтобы зайти в дом, и болтаем часика полтора через сетку ограды. Но чтобы спрашивать разрешение? Похоже, у нее какие-то неприятности.
– Да, можно, – ответила я, выволакивая второй шезлонг.
Заварила чай – что может быть лучше чая в жару, – и мы устроились в саду.
– Хорошо-то как на свете, правда? – начала я дружелюбно, потому что Уля помалкивала.
– Вот-вот, я как раз по этому поводу.
– Что жизнь прекрасна? – Я теряюсь в догадках.
– Вот именно. Хорошо-то хорошо, да посмотри, как мы выглядим.
Я бросила взгляд на Улю – она прелестна, как всегда, – себя я, к счастью, не вижу, значит, и она туда же гнет. Обвела себя хмурым взором – ничего нового.
